Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Она вспоминала добродушное, круглое[951] лицо Анны Павловны, наивную радость ея первое время при сближеніи съ Кити, ихъ переговоры тайные о больномъ, заговоры о томъ, чтобы отговорить его отъ работы, которая была ему запрещена, и увести гулять, привязанность меньшаго мальчика, называвшего ее «моя Кити» и не хотвшаго безъ нея ложиться спать. Какъ все было хорошо! Но потомъ она вспомнила[952] худую, худую фигуру Петрова съ его длинной шеей, въ щеголеватомъ чистомъ сюртучк, его рдкіе вьющіеся волосы и вопросительные, страшные первое время для Кити[953] голубые глаза и его болзненное стараніе казаться бодрымъ и оживленнымъ въ ея присутствіи. Она вспоминала то усиліе, которое она въ первое время длала надъ собой, чтобъ преодолть отвращеніе, которое она испытывала ко всмъ чахоточнымъ, и стараніе, съ которымъ она придумывала, что сказать ему. И она съ ужасомъ вспоминала этотъ робкій, умиленный взглядъ, которымъ онъ смотрлъ, и странное чувство состраданія и неловкости и потомъ нжности, которое она испытывала при этомъ. «Неужели эта трогательная радость его при ея приближеніи была причиной охлажденія Анны Павловны. Да, — вспоминала она, — что то было не натуральное и совсмъ не похожее на доброту Анны Павловны, какъ она третьяго дня съ досадой сказала: «вотъ все дожидался васъ: не хотлъ безъ васъ пить кофе, хотя ослаблъ ужасно». Да, можетъ быть и это непріятно ей было,[954] когда я подала ему пледъ. Все это такъ просто. Но онъ такъ неловко это принялъ, такъ долго благодарилъ, что и мн стало неловко. И потомъ этотъ портретъ мой, который онъ такъ хорошо сдлалъ. А главное, этотъ вглядъ[955] смущенный и нжный. Да, да это такъ, — съ ужасомъ говорила себ Кити. — Нтъ, это не можетъ быть.[956] Онъ такъ жалокъ», говорила она себ вслдъ за этимъ. Это сомнніе отравляло прелесть ея новой жизни.

* № 57 (рук. № 31).

Уже передъ концомъ курса Князь, тяготившійся жизнью за границей и здившій въ Баденъ и Кисингенъ къ своимъ знакомымъ набраться, какъ онъ говорилъ, русскаго духа, вернулся къ своимъ.

День былъ прекрасный; Князь въ легонькомъ, модномъ, короткомъ пиджак, особенно странномъ, сидвшемъ на его толстомъ, крупномъ тл съ своими русскими морщинами, одутловатыми щеками на крахмаленныхъ воротничкахъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа вышелъ рано утромъ вмст съ Кити, провелъ ея на воды, свелъ съ ея другомъ и самъ пошелъ гулять по городку. Ужъ который разъ онъ обходилъ этотъ несносный ему городокъ съ его чистыми улицами.

Онъ подошелъ къ лавочкамъ и накупилъ талеровъ на десять: разрзной ножикъ, рзной сундучекъ; бирюльки и пошелъ опять на воды за Кити, чтобы отвести ее домой. Она все еще ходила подъ руку съ другомъ и оживленно разговаривала.

— Ну, пора, я перерываю вашъ интересный разговоръ, — сказалъ онъ[957] Вареньк.

— Нашъ интересный разговоръ никогда не кончится, — сказала Варенька улыбаясь.

— Вы бы сдлали намъ удовольствіе пить съ нами кофе.

— Благодарю васъ, я только[958] зайду къ Madame[?]. До свиданья, Кити.

Разговоръ, дйствптельно, былъ очень интересный. Он говорили о Профессор и о томъ, что Варенька не совтовала Кити больше ходить къ нимъ. Какъ ни старалась Варенька скрыть причину, Кити догадалась. Она сама видла послднее время, что въ отношеніи къ ней Профессора было что то больше, чмъ обыкновенная симпатія. Кити замчала смущеніе его, когда она оставалась съ нимъ одна, и смущеніе это передавалось ей. Морщинка на лбу Кити вспухла, и она замолчала, отвчая только «да» и «нтъ» на вопросы Вареньки.

Варенька ушла, общавъ придти къ кофе.

Она ушла, а Князь, взявъ подъ руку дочь, пошелъ съ нею прежде къ стойк съ печеньями, накупилъ мшокъ сухарей и пошелъ дальше, показывая дорогой свои покупки. И прежде Кити боялась взгляда своего отца на Вареньку и теперь и боялась и желала узнать, что онъ думалъ, но Князь еще ничего не говорилъ про нее, и Кити боялась, что онъ посмется надъ нею. Но отецъ ни смялся и не хвалилъ, какъ будто не находя въ ней ничего особеннаго, и это огорчало Кити.

— Папа, какъ теб нравится Варенька?

— Очень, очень, — сказалъ онъ, но Кити видла огонекъ насмшки въ глазахъ Князя.

— Нтъ, папа, ты не смйся надъ ней, она такая прелесть.

— Я и не думаю смяться, я только одно знаю, что если ты поступишь въ ихъ секту, то он тебя выгонятъ.

— Отчего?

— Оттого что, первое, надо быть старой и некрасивой.

— Варенька очень хороша. Но, папа, ну ради Бога безъ шутокъ. Разв это дурно, что она помогаетъ ближнему, читаетъ Евангеліе, учитъ...

— Прекрасно. Но я одно знаю, что если бы не было несчастныхъ, чтобы они длали? Въ Англіи нарочно длают poors,[959] чтобъ было для кого собирать жертвы. Не люблю я, не люблю всю эту Европу.

— Да вдь это не Европа, это христіа[нство].

— Нтъ, это Европа. У насъ, хочешь душу спасать, иди въ монастырь, a здсь — нтъ, здсь одной рукой отнимать, а другой подавать.

— Да Варенька Русская.

— Тмъ она и мила, что Русская, a тмъ непріятна, что набралась духа здшняго.