Annularis (СИ)

Теперь он вновь будет просыпаться каждый день в пять утра, идти на капельницы, ждать, пока матушка Лу засвидетельствует уровень регенерации, читать научные книги, наблюдать за предсмертной агонией подопытных… И — смотреть в белые стерильные стены своего личного ада.

Тики сухо усмехнулся, прикрывая глаза.

Жаль, что Адам уж точно не позволит стереть память. Теперь… Тики совершенно не хотел ничего о жизни после побега помнить.

========== Интермедия IV ==========

Аллену казалось, весь он заледенел. В общем-то, это не было чем-то удивительным — он был закован и подвешен, так что даже ноги свои не слишком хорошо чувствовал.

Это была засада. Господи, это была засада — их ждали и все приготовили: и машину, и наручники… И даже речь, черт побери.

Юноша в досаде дернулся на месте, но вряд ли даже хоть немного поколебал оковы. Он знал, что может их деформировать, но у него не было сил сейчас. У него просто не было сил.

Потому что Тики предал их. Он их предал. Он пришел в Орден — и на борт — только ради того, чтобы предать их всех.

Чтобы предать его, Аллена.

И теперь все, ради чего Аллен готов был сражаться — все рухнуло. Только Ковчег взмыл в небо, и это было самым большим, что юноша мог сделать на тот момент. Ведь именно это было правильно. Потому что хоть кто-то не должен был пострадать.

Но теперь… теперь у Аллена просто не было сил. Потому что даже ребенок в его утробе… он был не его — Семьи.

Он был чужой.

Ребенок Тики, который всего несколько часов назад ласкал его как будто Аллен был его богом, теперь казался не чем-то дорогим и ревностно оберегаемым, нет. Он был чем-то инородным, и его хотелось выдрать из себя, выцарапать.

Хотелось истечь кровью прямо здесь, сдохнуть только ради того, чтобы не угодить в руки Адама и его чокнутого братца.

Они ведь убили их. Они их убили.

Его родителей.

Мариан никогда с ним больше не говорил именно об этом, но Аллен знал — он слышал их предсмертные крики в передатчике. И — как они говорили о своем сыне перед кончиной. Перед тем, как по ним пустили смертельный разряд тока, буквально поджарив на этой гребаной лабораторной кушетке.

Аллен ненавидел Семью.

И он готов был сдохнуть.

И он уже сдох бы.

Если бы был один.

Висящий на расстоянии полуметра Канда выругался и прищурился, как будто все еще не терял надежды (хотя о какой надежде здесь вообще может идти речь). И — вдруг коротко хохотнул.

— Эй, Шпендель. А не подскажешь, где твой ручной Кролик? А то, может, переменишь в своем маленьком мозгу претендента на кандидатуру предателя?

Аллен заторможено моргнул, непонимающе осматривая товарищей, и замер, слыша, как на краю сознания кто-то ошалело хохочет.

Быть того не может.

Нет. Нетнетнетнет. Пожалуйста, только не это.

Среди подвешенных над раздражающе белым полом и впрямь не было Лави.

Рыжего весёлого Лави, который всегда поддерживал шутками и подбадривающими улыбками. Лави, который всегда говорил об Адаме и Семье с неприкрытой злостью и ненавистью. Лави, который и затеял всю эту белиберду с восстанием.

Аллен почувствовал, как воздух из лёгких выбило, и понял, что хохочет он сам.

Висящий напротив него Джонни ошеломленно распахнул глаза и приоткрыл в испуге рот, как будто хотел сказать что-то, но боялся еще более громкого хохота своего капитана.

Горло охрипло. Аллен ощущал, как воздух дерется — словно по коже ведут наждаком — и не мог понять, почему же он с самого начала это упустил. И не мог понять, кто же был предателем на самом деле — Тики, оказавшийся, как видно, частью Семьи и знавший о том, где они приземляются и какова причина поломки, или Лави. Лави, который и предложил именно этот маршрут и именно это место посадки.

— Вижу, предаешься самобичеванию, внучек?

Голос Адама был подобен грому — густой, гулкий, сочный. Аллен медленно перевёл взгляд на него, игнорируя расширившиеся глаза товарищей и удивлённый вздох Канды, и улыбнулся в ответ.

Какая ирония.

Предводитель этого глупого восстания, «борец за свободу» и так далее по списку высокопарных прозвищ, что понадавали ему сбившиеся с пути обыватели, оказался сам из Семьи.

Адам смотрел на него внимательно, словно не замечая никого другого, и Аллен увидел Лави.

Виновато поджавшего губы Лави.

Лави, которого он спас, когда летал над Японией.

Лави, который был его близким другом.

Лави, который оказался врагом и предателем с самого начала.

— А ты, вижу, празднуешь победу, Адам, — наконец хмыкнул Аллен, чувствуя, как изнутри его разрывает на части. Хотелось распасться на атомы, на электроны, на протоны, лишь бы раствориться.

Тики не предатель.

А Аллен подвёл его. Своим сомнением. Своим страхом.

— Пока еще нет, — мягко улыбнулся мужчина, обнажая белые ровные зубы, и юноше ужасно захотелось плюнуть ему в лицо. Жаль, этот плевок до него банально не долетит. — Победу я буду праздновать как только получу назад свой Ковчег.

— А вот хрен тебе, — злобно выплюнул Уолкер, широко скалясь и едва сдерживая снова подступающий к горлу истерический хохот.

Кто кого предал? Какая интересная история, правда, Аллен?