Аномалия

– Он зарезервировал место 30E, а оно не попадает в поле зрения камер наблюдения, и даже на посадке мы не нашли ни одного плана, где было бы видно его лицо. Мы опросили пассажиров, сидевших рядом с ним, но никто не обратил на него внимания. Составили фоторобот. Толстые очки, длинные волосы, усы – то есть детали, которые бросаются в глаза и отвлекают от главного. На протяжении всего полета он не снимал капюшон.

– А записи с камер в Шарль-де-Голле?

– Это было в марте, и большую их часть уже стерли. На тех немногих, что сохранились, абсолютно ничего нет. Такой невидимка наверняка профессионал.

– А как он выбрался из ангара?

– Взломал дверь, когда началась паника из-за пожара. Он, вероятно, сам его и устроил. Никаких отпечатков ни на ручке двери, ни на железяке, которой он орудовал. В полдень в Нью-Йорке обнаружили украденный пикап. Он его сжег. Говорю вам, профессионал.

– Продолжайте поиски. Даже муравей оставляет след.

– Крылатый муравей – не особенно, – хмыкнул Митник.

Вопросы Мередит

Суббота, 26 июня 2021 года, 7.30.

База ВВС США Макгуайр

– Я отказываюсь быть программой, – злится Мередит. – Эдриан, если это предположение верно, то мы попали в платоновскую пещеру, только в степени n. Вот ужас-то! Мы получаем доступ исключительно к поверхности реального мира, без всякой надежды достичь истинного знания, но это еще куда ни шло. А вот если даже эта поверхность – иллюзия, тут хоть стреляйся.

– Не знаю, может ли программа застрелиться, – успокаивает ее Эдриан, протягивая ей третий кофе за утро.

Но Мередит распсиховалась не на шутку, от нее просто искры летят, даже если это, скорее всего, побочный эффект модафинила, который она принимает по одной таблетке каждые шесть часов, чтобы не заснуть. На Эдриана обрушивается поток вопросов, но ответов она даже не требует. Обо всем подряд.

– Тот факт, что я не люблю кофе, тоже записан в моей программе? А мое вчерашнее похмелье, когда я накачалась текилой, тоже симуляция? Если программа умеет желать, любить и страдать, каковы тогда алгоритмы любви, страдания и желания? Следуя программе, я должна разъяриться, выяснив, что я программа? Остается ли мне тем не менее свобода воли? Неужели все предусмотрено, запрограммировано, неизбежно? Какова доза хаоса, допущенная в этой симуляции? Ну какой-то хаос в ней есть по крайней мере? Получается, у нас вообще нет надежды доказать, что, уф, на самом деле мы не участники симуляции?

Трудно, собирается ответить ей Эдриан, провести эксперимент, в результате которого эта гипотеза была бы признана недействительной, поскольку симуляция, не будь дура, выдаст результат, доказывающий обратное. Тем не менее они уже тридцать часов упорно придумывают такой эксперимент. Кстати, астрофизики пытаются наблюдать за поведением космических лучей ультравысоких энергий. Они считают, что невозможно, применяя “реальные” законы физики, симулировать их со стопроцентной точностью. Аномалии в их поведении могли бы доказать, что реальность нереальна. Пока что это ничего не дало.

Эдриану противна сама идея симуляции, притом что он выбрал Карла Поппера светочем своих штудий эпистемологии, доброго старого Поппера, для которого теория не носит научного характера, если ничто не может ее опровергнуть… Но как ни крути, при прочих равных самое простое объяснение часто оказывается правильным. Самое простое и самое неудобное: появление самолета вовсе не сбой в симуляции – его бы тогда элементарно “стерли” и вернулись бы на несколько секунд назад, какие проблемы. Нет. Это конечно же проверка: как воспримут миллиарды виртуальных существ доказательство своей виртуальности?

Но Эдриан не успевает возразить, потому что Мередит несется дальше:

– А что, если мы живем в эпоху, которая является всего лишь иллюзией, где каждое кажущееся столетие длится какую-то долю секунды в процессорах гигантского компьютера? Тогда что такое смерть, как не просто end в строчке кода?

Что, если Гитлер и Холокост существуют только в нашей симуляции и еще в некоторых других, что, если шесть миллионов еврейских программ были уничтожены миллионами нацистских? А изнасилование – это программа-самец, насилующая программу-самку? Что, если параноидальные программы ничуть не более прозорливы, чем все остальные системы? Что, если эта сумасшедшая гипотеза – самая проработанная форма теории заговора, проработанной в рамках самого грандиозного из возможных заговоров?

Что за извращение разрабатывать программы, одни из которых моделируют кретинов, а другие – людей достаточно умных, чтобы не страдать от того, что их окружают первые, и еще программы, симулирующие музыкантов, и программы, симулирующие художников, и писателей, пишущих книги, которые читают еще какие-то там программы? Или, скорее, уже никто не читает? Кто создал программы “Моисей”, “Гомер”, “Моцарт”, “Эйнштейн” и зачем такое количество программ, лишенных каких бы то ни было достоинств, проживающих свое электронное существование, ничего или почти ничего не привнося в усложнение симуляции?