Античная метафизика: Страсти по бесплотному

Для того, чтоб воспроизводить божественные функции, их следует артикулировать, произнести как таковые, вынести из предмета их приложения, в котором они избываются. Делез пишет, что "актер осуществляет событие, но совершенно по-иному, чем событие, осуществляемое в глубине вещей. Точнее, актер дублирует космическое или физическое осуществление события своими средствами, то есть сингулярностями поверхности — и поэтому более отчетливо, резко и чисто"²⁶. Ритуал и актерство единокровны и взаимообращаемы. Ритуал – это не та деятельность, где имманентная энергия бытия претворяет внешнюю среду во внутреннюю, это деятельность, где отсутствует имманентность, а, стало быть, отсутствует исход этой деятельности – действительная метаморфоза предмета деятельности, значит, это – деятельность неимманентная, безысходная и беспредметная – чистая имитация, конструкция получивших свободу поверхностей. Иначе и не может быть, ибо подлинный и единственно возможный субъект деятельности пресуществления, которая является истечением его имманентности, фальсифицирован, подставлен. Божественный акт воспроизводится в ритуале как чистая конфигурация этого акта, конфигурация же, организация поверхности, снявшая в себе структуру, есть фантазм. Стало быть, как в качестве энтелехии обретает телесность архетипический образ, так в качестве ритуала телесно осуществляется фантазм.

Осуществляя фантазм, человеческий индивид безусловно деятельно утверждает себя через другого, в данном случае – через абсолютно Другого (другого телесному дискретному человечеству), несомненно, помещает себя в отношение с Другим. Так, рассматривая другого через себя, необходимо приходится рассматривать и себя через другого.

Взаимоположенность одного и другого может быть двух типов: 1) либо взаимоположенность существует ради различения и самотождественности каждого бытия; 2) либо два различенных взаимоположенностью бытия ради взаимоположенности и существуют.

В первом случае ограниченность, конечность, телесность, являющиеся функцией положенности другим, оказываются условием самотождественности, присутствия бытия в самом себе, условием равной себе самости бытия, которая находится внутри ограничивающих бытие поверхностей. Тогда самость совпадает с внутренним пространством, отчего оказывается величиной, заключенной в телесности, стало быть, пластической величиной. Самость же как пластическая величина есть имманентность телесных поверхностей, в нерасторжимом единстве с ними она представляет собой тело. Другой в таком случае становится просто "другой" пластической самостью, другим телом. Это основа греческого аполлонизма.

Второй тип взаимополагания преследует целью само взаимополагание, это – существование самобытия как условие положенности, быть собой – чтобы быть в отношении к другому. Здесь самобытие выходит на поверхность, существует ради поверхности, здесь не может быть самости в качестве пластической величины, самость, оказываясь только условием конституирования отношений, в конечном счете, становится только функцией отношений, самость концентрируется на поверхности и обращается чистым ликом, чистой значимостью и отрицательной величиной в том смысле, в каком характеризовал фонемы Фердинанд де Соссюр ("Фонемы характеризуются не их собственным позитивным качеством… а просто тем фактом, что они отличаются одна от другой. Фонемы – это, прежде всего, противопоставляемые друг другу относительные и отрицательные объекты"²⁷). Этот последний тип взаимополагания отдельного-телесного и всеобщего-бестелесного относим к обнаруженной и описанной О. Шпенглером фаустовской душе Запада. Первый же – к античной аполлоновской душе. Понятно, что в первом случае бытие посюсторонне относительно самого себя, отчего космос представляет собой некоторую внутренность, необходимо имеющую пределы, ощущаемые тоже изнутри: "…античность с внутренней необходимостью постепенно стала культурой малого. Аполлоновская душа стремилась подчинить себе смысл ставшего при помощи обозримого предела; ее "табу" сочеталось с непосредственной наличностью и близостью чуждого. Что далеко, что невидимо, того и нет…"²⁸.