Антигония. Роман

Общество не чаяло в Хэддле души. Это чувствовалось по одному выражению лиц, по каждой реплике, по осторожно-снисходительному тону обращения, которого все придерживались. Исполин Рандольф был единственным, с кем Хэддл держался суховато. Хоть и соотечественники, они были слишком разного круга. Рандольф, торговавший в Санта-Фе столярными изделиями вперемешку с готовыми подрамниками и рамами для картин, был рядовым коммерсантом, что не мешало ему держаться с достоинством, ― а почему бы и нет? Это Хэддла и раздражало…

Хозяин пошел разводить на улице огонь. Он собирался потчевать народ запеченными на углях сосисками и затем антрекотами; местный лавочник поставлял мясные продукты отменного качества. Хозяйка дома ― ее звали Матильдой ― разносила рюмки с анисовым аперитивом. Ее подруга, вторая француженка, во всеуслышание расписывала свою программу на завтрашний день: утром пробежка, после пробежки поездка за покупками на обед, после обеда ― местная речушка, а вечером ― ужин в других гостях, у местной аристократии, жившей неподалеку в фамильном имении, с которыми большинство присутствующих было знакомо. Говоря об этой паре, все почему-то радужно сияли.

С некоторым трудом врастая в сумбурную атмосферу, я удовлетворял любопытство дородного Шарли, мужа француженки. Неуклюже, но с пылом откупоривая местное красное вино «Мадиран», уже третью бутылку подряд ― две коробки этого «божественного эликсира», как Шарли клялся и божился, им же и были куплены в местном магазине на пробу, ― француз донимал меня расспросами о Москве. Я пространно отвечал на его вопросы. Когда же хозяйка подала и мне рюмку с мутноватым «анизетт» ― разновидность анисового ликера, разбавляемого водой, я обнаружил, что моей болтовне внимает весь стол. По лицам пробегала тень сомнения. Распинаясь перед французом, я, видимо, зря старался. Никто не верил ни одному моему слову. А может быть, тема была слишком новой для всех. Немного жалея о том, что такой вечер проходит за застольной болтовней, я косился на улицу.

Запах древесного дыма и скошенной травы, лучше которого нет, наверное, ничего на свете, проникал даже сюда, в закрытое помещение. В высокое окно надменно смотрело простиравшееся над посеревшим двором чистое, как стекло, темно-синее небо. Теплая южная ночь, в ожидании своего выхода из-за кулис терявшая терпение, томилась на улице, исходила парами и уже обдавала прелостью. В воздухе появилось что-то намагниченное, томно-взбудораженное…

Завтрак опять был накрыт на кухне. Неразговорчивый Рандольф прихлебывал из пиалы копченый китайский Лапсанг Сушонг, как и вчера, не отрываясь от книги. Жена-художница, облаченная в черное облегающее трико, обрисовывающее ее стройную, немного костлявую фигуру, раскрепощенно пританцовывала под тихое мурлыканье музыки, беззвучно, словно кошка, передвигаясь по кухне с чашкой кофе в руке и умудряясь не расплескать ни капли.

Хэддл выглядел сумрачным ― от излишка, как мне казалось, красного вина, выпитого за ужином. Он уединенно цедил в углу кофе, шуршал страницами местной газеты. Дородный француз с утра пораньше колдовал у плиты. С вечера он пообещал приготовить духовую свинину в вине и меде, свое коронное блюдо. Тут же на кухне хозяин принимал соседа. Смущенный присутствием незнакомых людей местный мужичок изъяснялся с характерным местным выговором. Он объяснял, что принес приглашение на «бал», устраиваемый местными пожарниками.

Сосед-поселянин неловко раскланялся, вышел, и на пороге появилась соседская девочка. Миловидной внешности ― звали юную соседку Анриеттой, ― гостья тотчас впала в живописное смущение и не могла оторвать от пола своих ослепительно светлых глаз, чем приковывала к себе внимание.

Девушка пришла заниматься уборкой по дому, и К. попросил ее прибрать только верхние спальни. Она покорно исчезла. Он же, словно оправдываясь, стал объяснять, что в прошлом году эта самая юная девушка родила ребенка от местного парня и жила у родителей на ферме, подрабатывая уборкой. Другой работы в поселке не было, и местные жители почитали за долг поддержать семью хоть чем-нибудь, даже если не испытывали большой нужды в ее услугах.

— Анриетта… так ее зовут? ― спросил Хэддл из своего угла. ― Надо же… Пишется через «h»?

— Через «h», ― подтвердил К.

— Неужели по сей день дают такие имена? ― усомнился Хэддл.

— Как видишь.

— Сколько ты платишь?

— За уборку?.. Гроши. Иногда дарим ей одежду, ― ответил К.

— Ну, вы даете!.. За одежду работает?

— Да нет, одежду я просто так даю… ― К. едва не обиделся.

Из-за духовки, уже пышущей жаром, на кухне становилось не продохнуть, и хозяева перенесли завтрак на улицу. Но утреннее застолье длилось почти до полудня. К этому времени свинина, над которой колдовал француз, от духовки и стараний сивый, но счастливо сияющий, была в соку. Хозяева предложили не тянуть с обедом. И вскоре опять стали накрывать на стол здесь же на улице, перетащив длинный стол в тень и застелив его белой скатертью.