Антигония. Роман

Ехать купаться на машинах, париться на раскаленных сиденьях ― нелепость затеи казалась вдруг очевидной. К. стал уверять, что в машинах нет необходимости. С тыльной стороны дома к роще спускалась тенистая тропа. Через поле под солнцем оставалось одолеть всего несколько сот метров. Тропа к тому же сильно сокращала путь. К. был уверен, что прогулка может получиться вполне «оздоровительной», если не полениться надеть что-нибудь на головы ― панамы или соломенные шляпы. Несколько старых шляп валялись на чердаке, оставшиеся от прежних хозяев дома.

Предложение было принято, хотя и без энтузиазма. Джон и Матильда К. тут же внесли в единодушие разнобой. Им хотелось ехать на велосипедах. Хозяин пытался их отговорить. Стоявшие в подвале велосипеды давно не использовались. Их нужно было приводить в порядок. Накачать колеса нетрудно. Только вряд ли обошлось бы колесами. Но убедить одними увещеваниями К. уже не мог никого.

Чтобы не заставлять себя ждать, Хэддл отправился заниматься велосипедами. Прошло полчаса, все были в сборе, а он по-прежнему что-то перевинчивал, регулировал высоту седла, никак не мог подогнать тормозные колодки. В конце концов, было решено идти без него. Матильда присоединилась к мужу, и К., словно статный вождь во главе своего племени, повел шумную гурьбу к тыльному выходу со двора, откуда начинался спуск к роще…

Хэддл приехал только через два часа. Вместе с ним, оседлав второй велосипед, педали крутила Анриетта. На груди у девушки висел рюкзачок. Из него свисала крохотная покачивающаяся тыковка ― головка ее малыша со свалившейся набок голубой панамкой. Всей оравой мы ринулись знакомиться с ребенком.

Обступив Анриетту, с трудом превозмогавшую смущение, мы восторженно разглядывали некрасивого, пухлощекого Луи ― так звали карапуза, ― который васильковыми глазенками перебирал наши лица, все поочередно, каждому второму расплывался в ангельской улыбке, при этом судорожно взмахивая пухлыми и, несмотря на жару, прохладными ручонками.

Анриетта и Джон, с ними за компанию Матильда К., пошли искупаться. Луи попал на руки нашему хлебосолу. Придерживая карапуза за крохотные кулачки, К. раскачивал его на коленях, строил гримасы, на редкость комичные. Общительный малыш трепетал от счастливого возбуждения. Наблюдавшие за ними не могли сдержать улыбок.

— Смотри, Лу-лу, какой у меня друг! Какой он огромный и какой волосатый! ― Потомок русского адмирала повернул французского bébé личиком к распластавшемуся на полотенце Рандольфу ― разморенный не то от палящего солнца, не то от вина, американец недоуменно глазел на карапуза, ― а затем К. вознес малыша над головой, повернув личиком к реке, чтобы он мог разглядеть свою мать, правильным брассом одолевавшую сильное течение по направлению к нашему берегу. ― Ты видишь маму?.. Смотри, как она хорошо плавает. Как рыба в воде! А ты еще головастик…

К. ничуть не преувеличивал. Анриетта и вправду на редкость хорошо плавала ― кролем, брассом, любым стилем. На ферму к соседям годами наезжал родственник, объяснил К., троюродный дядька, который возил ее ребенком в один из биаррицских водных клубов; в итоге девочка даже начала участвовать в юношеских соревнованиях по плаванию, и жаль, что бросила… Все мы наблюдали за пловчихой и Хэддлом, затеявшим в воде игру с чужой детворой ― что-то наподобие русской игры в «нырки».

В нырянии Анриетта преуспевала не меньше, чем в плавании. Грациозно взмахивая стопами, будто настоящим рыбьим хвостом, она без всплесков исчезала под водой и всякий раз выныривала там, где ее никто не ждал. Детвора захлебывалась от восторга…

Рандольф так и не мог прийти в себя от жарищи. Когда Хэддл вернулся с матерью малыша на берег, коммерсант, задетый очередной колкостью в свой адрес, принялся что-то опять отстаивать. И тут же сцепившись с Хэддлом опять из-за книги, которой в данный момент он подпирал, распластавшись на полотенце, затылок, на этот раз они решили друг друга доконать.

Достойного отпора Хэддлу Рандольф дать не мог и только отгораживался от нападок невнятным бурчанием. Он просил оставить его в покое. Попахивало ссорой. Впрочем, никто из нас больше не обращал на них внимания. Кровь себе портил разве что К., будто был виноват, что знакомых его раздирает подобная неприязнь.

— Послушайте, оба… Сегодня вечером этим вашим шедевром я растоплю печку! ― пригрозил К.

— Еще печку осталось растопить… для полного счастья! ― огрызнулся Рандольф.

— Джон, ну, в чем дело? ― взмолился К.

— Я не могу ему объяснить, представь себе, что автомобильные покрышки не могут плавать. Тот, кто утверждает такие вещи, или фантазер, и таких лечить надо, или прохвост… запудривающий мозги не только Рандольфу, ― непримиримо ворчал Хэддл.

— Ну, и что?.. Что с того, что они плавают? ― безвольно арбитрствовал К.

— Покрышка не может плавать. В воде резина тонет! ― сказал Хэддл.

— Чушь собачья! С чего это она должна утонуть? ― стоял на своем Рандольф.

— У резины удельный вес выше, чем у воды, поэтому и тонет.

— Смотря у какой, ― упрямствовал разморенный американец.