Болезненное самообезличивание Пенни вызывало во мне то отталкивание, то негодование, но иногда на меня находил какой-то страх. Полное самоотречение человека неизбежно требует взаимности в том или ином проявлении ― это факт. А если нет возможности ответить аналогичным самоотречением, необходимо по меньшей мере взять на себя более весомую долю ответственности за близкого, чтобы не дать ему растранжирить себя, будь то от чрезмерной доброты, будь то по слепоте душевной. Таков был мой подход. И я постоянно стремился к тому, чтобы принять в жизни Пенни деятельное участие. Но чувство сопричастности заводило в тупик, только и всего, поскольку Пенни никого не подпускала к себе близко. В чрезмерно участливом отношении к себе она чувствовала какую-то угрозу. Не своей независимости ― этим она не дорожила, ― а жизни другого, поскольку понимала, что сама она представляет собой пропасть, выбраться из которой не каждому под силу…
Однажды у меня произошло объяснение насчет Пенни с Джоном. Едва ли разговор был долгожданным, но когда он состоялся, я осознал, что давно ждал какой-нибудь развязки… Дело было вечером, Хэддл позвонил мне, чтобы попросить об очередной почтовой услуге, и к телефону подлетела Пенни, что было вполне естественно, она давно жила здесь на полных правах. Почему этого ни разу не случилось до сих пор, хотя Хэддл звонил мне регулярно, почему он ни разу не нарвался на Пенни? ― этот вопрос я задал себе уже позднее…
Пенни позвала меня к телефону, и, когда я взял трубку, Хэддл с ходу принялся иронизировать. Заговаривал мне зубы. Об этом нетрудно было догадаться по тону. Стечение обстоятельств. Безбрежное море совпадений… Неожиданностей ― хоть отбавляй. Но этого следовало ожидать.
— На этот раз ты-таки влип… Удивительно, но нам всегда приходится накрывать друг друга с поличным. Иначе мужества не хватает на нормальные человеческие объяснения, ― вяло сформулировал Хэддл.
— Это по поводу Пенни, что ли?.. Так она давно здесь живет, ― выдал я с невозмутимостью, стоившей мне большого усилия. ― Надо же, новость! Для тебя, Джон?.. Я даже в курсе, что ты по полу катался от хохота, когда тебе доложили… Заложили бедняжку. Ай-яй-яй…
— Что-то не припомню… Хотя да. Да-да, и еще как! ― признался он. ― Ты, дружище, встань на мое место. Ведь даже если всё это можно было предвидеть, просчитать, хм…
— Что именно, Джон?
— Вот обижаться не стоит, ей богу,.. ― простонал он. ― Я рад, что вы нашли общий язык. Хотя представляю, как туговато тебе приходится. Не прав, скажешь?.. Пенни, она как ваза. Не упаси бог грохнуть ее об пол.
Казалось нелепым продолжать в том же духе. Это означало потакать лицемерию. Юмор был скользкий, сомнительный. Вот я и молчал в ответ, чтобы не лицемерить сам с собой.
— Помню, думал, как все-таки странно, что женщине… любой нормальной женщине, уж поверь мне… нужнее не мужчина, а кров над головой. Как в Генезисе!9
Остальное отсюда само собой вытекает. Все мы заменяемые. Стоит это понять, и всё становится ясно. Про жизнь и вообще… Я насчет Пенни… Ты слышишь меня?.. ― Тут вдруг сообразив, что в куда большем выигрыше он окажется, если покончит с недомолвками, Хэддл решил быть более конкретным, но объяснения получались не менее двусмысленными: ― Иногда меня гложет чувство, что тебе моя жизнь удается лучше, чем мне самому. Ну, сам посуди… Я в Париже не продержался. А у тебя всё более-менее. С Пенни у меня ничего путного не вышло, а у тебя… Да нет, я серьезно!— Что мне осталось, так это оформить бумаги на усыновление,.. ― влепил я, ― чтобы стать отцом твоего ребенка.
Последовала заминка. Затем, как бы прислушиваясь к моей сдержанности, Хэддл присовокупил, но пропащим тоном:
— Что ж, раз ты в курсе, не будем кружить вокруг да около. Так проще… Извини, если я дал маху. Ну, рассказывай… Как она там? Что нового? Что за ребенок?
Он наглел буквально на глазах. Я чувствовал себя растерянным. Особой обиды, ущемления себя в правах я по-прежнему не испытывал. Неприятной была сама ситуация.
— С тех пор как вы виделись, две недели назад, в ее жизни вряд ли что-то изменилось, ― сказал я с настойчивостью.
Я имел в виду недавнюю поездку Пенни к родителям, во время которой она виделась с Хэддлом. Всё это давно происходило въявную и при этом у меня за спиной, ― и встречи и общение с малышом… ― и даже вошло в привычку, хотя позднее, тоже в силу привычки, Пенни выкладывала мне всё начистоту. Если верить ее рассказам, в этот раз Хэддл приезжал в Вашингтон исключительно ради своего чада. Скучал, хотел взглянуть на малыша, признавался, что ему становится тяжело (прозрел наконец!) жить в обмане и путанице…