Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки

Мне было двадцать лет, когда ко мне приставал один из самых древних и общеизвестно мерзких маэстро (теперь уже отмененный). Столько же было и моей сестре, когда другой древний жуткий маэстро затащил ее в свой лимузин после концерта и попытался уединиться с ней в своем номере в отеле. (К счастью, он был ужасно пьян, так что она с легкостью вырвалась из его лап.)

Многие из них исчезли после расплаты за #MeToo[85]. Оставшиеся насильники, скорее всего, живут в кошмарной игре в ожидание – и, надеюсь, ведут себя как паиньки. Неважно, в изгнании они, в аду или в Польше. Такие дирижеры и в подметки не годятся Уильяму Томасу.

Глава 5 Рояли (и скрипки) – малышки на миллион долларов Буквальная цена мастерства

Однажды в субботу я стояла в очереди в Espresso Royale (в этом месте, прямо напротив Хантингтон-авеню, все студенты подготовительных курсов Консерватории Новой Англии и ужасные сценические родители [и обычные хорошие родители] брали сэндвичи и кофе), когда какой-то мужчина спросил, была ли та штука, что висела у меня на плече, скрипкой.

Я ответила, что это скрипка.

«Я слышал, что скрипки очень ценные», – сказал он.

Стало неловко.

«Знаешь, – продолжал он, – иногда их стоимость доходит до десяти тысяч долларов».

Мне не всегда выпадает роль Осведомленной и Опытной. Я думала, что Эли Сааб был женщиной и что «заливом» в «Войне в заливе» был Мексиканский залив. И однажды, когда мы с двоюродными братьями и сестрами строили кое-что совершенно секретное и испачкали клеем всю бутылку от него, именно мне пришла в голову блестящая идея помыть бутылку в аквариуме для рыбок[86].

Поэтому я очень хорошо себя чувствую, когда я в теме. В ту субботу, когда я стояла в очереди в ожидании своей индейки на ржаном хлебе, я точно знала, что, хотя скрипки и могут стоить десять тысяч долларов, это не такая уж и внушительная сумма для музыкального инструмента.

Моя первая скрипка – точнее, ее модель в половину размера, сменившая оранжевые фабричные прокатные скрипки, с которых я начинала, – как раз стоила около десяти тысяч долларов. Но я перешла на новую, когда мне было девять, и обновила ее, когда мне было двенадцать-тринадцать, на скрипку Жан-Батист Вильом. Она же у меня сейчас.

Поиск моей скрипки был захватывающим процессом. Это фантастическое исследование истории, миров звучания и вполне реальной химии, возникающей между музыкантом и неодушевленным деревянным артефактом. Это опыт, который я могу в особенности посоветовать тем, кому понравилась сцена в лавке волшебных палочек Оливандера в фильме «Гарри Поттер и философский камень».

В моем случае таким магазином был Reuning & Sons в бостонском Бэк-Бэй. Он занимал весь этаж в старом особняке, и его темный отделанный деревом лифт разносил запах деревянной стружки и лака прямо из магазина, встречая вас в лобби. Может быть, я просто была зависима от запахов, но я обожала ходить туда.

Главный зал был заполнен скрипками, скрипичными деталями, смычками, чертежами и фантастическими резными пюпитрами, инкрустированными перламутром и экзотическим деревом. Там были и витрины с различными канифолями, струнами и, что самое ценное, замысловатыми колышками для настройки. Очень похоже на Косую Аллею.

Но дальше, за французскими дверями, была светлая комната с эркером. Там хранились виолончели и зеркало от пола до потолка в тяжелой раме, которое было очень похоже на зеркало Еиналеж. С другой стороны зала находилась комнатка без окон с уютными старыми обоями и коллекцией маленьких музыкальных карикатур в рамочках. Здесь я проводила большую часть времени, пробуя разные скрипки. Она была похожа на шкаф, где я всегда очень надеялась остаться. Я все время задавалась вопросом, почему меня там прятали, пока Питер Джарвис, эксперт Reuning, сопровождавший нас в процессе выбора, не объяснил, что сухая акустика больше подходит для проб инструмента. В голубой комнате все звучало бы хорошо.

У Питера всегда было приготовлено для меня три-четыре скрипки и несколько смычков в пару. У каждой скрипки были свой тон и характер – свой голос. Одну из них я никогда не забуду: сзади она была облицована великолепным деревом и его переливающиеся, пьянящие завитки зачаровали меня. Я почти выбрала эту скрипку, потому что мне было тринадцать, она подходила к моим волосам, – и я не могла отпустить мысль о том, как хорошо мы смотрелись бы вместе. Но ее звучание было таким нежным – почти хрупким, – а в моей Вильом было нечто прямолинейное и бесстрашное, что заставило меня довериться ей.

Выбор был сделан. Питер заверил моих родителей, что это хорошее вложение, а мои родители, в свою очередь, заставили меня поклясться, что, когда я встречу мужчину своей мечты, спустя лет десять или двадцать, мы с ним поженимся тайно.

Потому что скрипка стоила девяносто тысяч долларов, и мои родители перезаложили свой дом, чтобы купить ее[87].