Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки

Как-то раз, когда я приехала домой на летние каникулы (из-за репетиционного ступора, поглотившего жизнь в мои 20 лет, я понятия не имею, когда именно это было), папа отвел меня в сторону и вручил мне старую кассету. Он сказал, что недавно получил ее от Кеннета, инженера звукозаписи в Андовере. Он не сразу решился отдать ее мне, потому что сначала не был уверен, что мне понравится запись, но в конце концов решил, что это и не важно, ведь мне нужно было ее услышать. Я сразу поняла, что мы приближались к одному из его любимых «поучительных моментов».

С детства роль папы в моем музыкальном развитии сильно изменилась. Он занимался со мной только первые несколько лет и перестал сидеть на моих уроках, когда я была в средней школе. (Это произошло бы и раньше, если бы польской любительнице вина не настолько нравилось, как он украшал ее студию.) Когда я уехала в колледж, он полностью отпустил контроль. По его словам, я была лодкой, которую он строил семнадцать лет, и теперь пришло его время сесть и посмотреть, смогу ли я плыть.

Но он все еще был моим отцом, конечно же. Ему все еще нравилось справляться о моей учебе и результатах, периодически делиться мудростью, когда я ему позволяла. Просто суть этих мудрых мыслей была уже совсем не такой, как уроки, вынесенные после наших первых репетиций. Он видел, как мое трудолюбие перерастает во что-то алчное и ненасытное. Он видел, как моя одержимость совершенством душит удовольствие от игры, и стал выступать за баланс.

Во время моей учебы в Джульярде мы иногда спорили о моей технике. Он пытался убедить меня, что мне не нужно было работать еще больше, цитируя рецензии на мои выступления, в которых употреблялись слова «безупречная» и «тщательная». Он шутил, что мои пальцы были самыми быстрыми на Западе. (Конечно, согласно уродским расистским представлениям индустрии, беспокоиться мне нужно было о Востоке.) Мне следовало фокусироваться на анализе, интерпретации. Что я хотела сказать? На каких музыкальных фрагментах я хотела бы акцентировать внимание? Что я могла сделать, чтобы оживить мое исполнение?

Я помню многие (кучу) разговоры об «эмоциональном банке» – Йо-Йо Ма-изме. Согласно Ма, артистам и музыкантам нужно исходить из резервуара эмоций и значимых впечатлений. Полноценная личность с (некоторыми) нормальными человеческими воспоминаниями, вероятно, станет более глубоким артистом, чем тот, кто всю жизнь проводит в запертом репетиционном зале и смотрит на мир через крохотное окно, как Волшебница Шалот. (Или, если это репетиционная комната Джульярда, часами напролет смотрит на эти синие бархатные занавески.)

Был ли мой резервуар достаточно полон? Мой папа хотел это знать. Достаточно ли я слушала? Достаточно ли анализировала себя? Занималась ли медитацией? Резвилась ли? Не стоило ли сделать перерыв от репетиций, чтобы мы вместе могли досмотреть «Остаться в живых», пока не кончились летние каникулы? У Кейт и Джека же были чувства. И у Дезмонда.

Но мой папа, который учился в престижной Эстманской школе музыки до того, как конкуренция в индустрии резко возросла, не знал, с чем я имею дело. Так же как он не знал, что «Остаться в живых» принесет нам только несбывшиеся надежды и раздражение.

Я знала. Это меня снимали с участия в конкурсах, когда я лажала в каприсах Паганини. Это я шла на занятия после того, как безумно талантливые выпускники Джульярда по окончании университета уходили в финансовые трудности и безликое забвение. Это меня считали отвратительной, если я фальшивила. Я больше не верила в важность эмоциональной связи во время игры, потому что я могла воспроизвести этот эффект с помощью правильной скорости смычка, вибрато, нажатия пальца и тайминга.

Половину времени, что я проводила на сцене, я вела экзистенциальные монологи о странности выступления, а вторую половину задавала себе вопросы типа: «Можно ли намазать масло на панеттоне?» И все это время у меня болели ноги.

На кассете, как я и заподозрила, когда только увидела ее, была запись выступления Рекса с концертом Мендельсона. Я знала, что папа воспользуется этим, чтобы донести мысль, которую я не хотела слышать, но желание снова послушать Рекса и вернуться в столь важный момент моей жизни было непреодолимым. А еще мне было любопытно и немного страшно услышать, как будет звучать его выступление для моего более зрелого, тонкого слуха. Я с нетерпением ждала, пока папа вставлял кассету в старый проигрыватель.

Обтекающий звук, несколько секунд этого пульсирующего, завораживающего оркестрового аккомпанемента, выполненного на ожидаемо посредственном уровне, затем – вступление Рекса.