Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Будто бы он снова маленький и бродит по пустому и темному дачному дому, а за окнами громко и страшно воют собаки. Леня боится собак. В спальне ему попадается настенное зеркало, но в нем он видит не себя, а своего отца – в старом плаще, всего облепленного снегом и почему-то с кирпичами в руках. Отец что-то кричит ему, но поверхность стекла задерживает слова, не дает Лене услышать ни звука. Отчаявшись докричаться, отец швыряет кирпич, и зеркало покрывается трещинами. Леня пугается и бежит к выходной двери, но та заперта. Он стоит и дергает дверную ручку, когда кто-то подходит к нему со спины, обнимает за плечи… И тут сон съеживается, распадается, как кусок рафинада в кипятке.

Некоторое время он лежал, пялясь в потолок и пытаясь понять, что его разбудило. И, уже снова засыпая, явственно услышал, как в спальне за стеной протяжно застонала половица.

Сон сняло как рукой. Леня сел на постели, напряженно вслушиваясь в тишину. Дверь в горницу была открыта – а разве он не закрывал ее, когда ложился спать? Точно закрывал.

Что происходит?

Он нехотя встал, нашарил тапки ледяными ногами. Медленно подошел к черному прямоугольнику дверного проема, чувствуя, как по спине под футболкой разбегаются противные мурашки. Положил руку на выключатель, готовясь включить свет. Услышал за спиной, как что-то тяжелое с размаху врезалось в оконное стекло. Вскрикнул, оборачиваясь.

И проснулся.

III

Рассвет четвертого дня застал его вне дома. Сидя на небрежно подметенном от снега крыльце, Леня, бледный, осунувшийся и заросший, жадно тянул дым сигареты, покачивая головой в такт каким-то своим мыслям. Рядом лежал раскрытый ежедневник, исписанный мелким неровным почерком. На последней странице, шевелимой ветром, некоторые фразы были подчеркнуты:

«Точно помню, что выключал свет на кухне. Но почему он там горел утром?.. Еще: снова скрипел пол. Какое там «рассыхается», я что, совсем дурак? Печка коптит неделю, не переставая, что там еще может рассыхаться?.. А в кухне обратная херня – такой холод собачий, что никакого холодильника не надо…»

«Только закрыл глаза – по векам побежали какие-то белые сполохи. Будто фонариком кто-то по глазам водит. Открыл глаза – ни фига. Полная темень. И скрип этот. Всю ночь: скрип-скрип-скрип… У меня от него скоро крыша поедет! Сегодня буду спать со светом, не могу так больше».

«Как будто нахожусь на пороге чего-то. Кажется: вот еще чуть-чуть, и я что-то пойму. Но когда трезвею – снова ничего не понятно. Спать вообще не получается, нервы растрепались к черту, даже водка не расслабляет. На кровать кладу папашину двустволку – на чердаке нашел, «ИЖ-27».

«Не сомкнул глаз всю ночь, звуки слушал. Какое-то бормотание… А потом как ударило: это я сам с собой разговариваю.

Это нелепо все, но мне кажется, дело в снеговике… Он стал еще больше. Хотя снег ночью не шел – я же точно видел. И все смотрит, сука – никак ему глаза не засыплет.

…Глянул только что в окно – опять на нем вороны сидят. Теперь уже не только на голове, но и на плечах. Почетный караул, блядь! Перестреляю сволочей!»

«Получилось задремать. Но лучше бы не спал. Просыпался раз пять, пока очнулся по-настоящему. Такое снилось… Последняя простыня осталась. С утра снова стирал трусы в казане. Как идиот малолетний. Проснулся с большим пальцем во рту. Я деградирую…»

Докурив, Леня положил ежедневник на колени. Из него выпала фотография Ани – верхом на пони, в любимом полосатом платье и белых босоножках. Красавица… Он мельком глянул на фото, затолкал его на место. Взял шариковую ручку, которой были заложены страницы. Стал быстро писать, кусая губы.