Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Визг стоял во дворе – жуть. Девки дворовые, да приживалки барынины в толпу в углу сбились, все расхристанные, и вопят, не переставая, но почему-то не убегают – то ли ноги от страха отказали, то ли голову от ужаса потеряли и не понимают, что спасаться надо. Управляющий барский Василий посреди двора сидит, лицо разорванное окровавленное руками зажал и по-бабьи в тон с девками воет. В общем, столпотворение полное и светло почти как днём, потому что свет во всех окнах барского дома горит, да ещё и мужики с факелами прискакали. А из дома тоже крики доносятся, и почти невозможно в этих истошных воплях голос старой барыни узнать. И ещё смех. Жуткий, замогильный, яростный. От хохота этого нечеловеческого у людей и вовсе душа в пятки уходит.

Пётр начал на мужиков орать, чтобы в дом шли барыню выручать, но те словно к месту приросли и по всему видно, что, хоть режь их, хоть огнём жги, а в тот дом проклятый ни в жисть они не сунутся. Плюнул тогда Пётр, из седельной кобуры пистолет выхватил, палаш офицерский обнажил и на помощь матери кинулся. Но тут и сама Варька с княгиней Танайской появились.

Со звоном разлетелись стёкла в высокой двери, ведущей на балкон второго этажа барского дома. И сквозь тучу блестящих осколков Варька вытащила за собой упирающуюся княгиню. На Танайскую смотреть было немногим легче, чем на саму Сапожникову. Лицо всё в синяках и уже в крови, рубашка ночная порвана в клочья, седые волосы растрёпаны, как у самой настоящей ведьмы, один глаз вырван, а левая щека располосована до кости. Она ещё кричала, но уже сошла с ума, и крик её странным образом гармонировал с торжествующим Барышным смехом.

Сама же Варька выглядела настоящей победительницей. Разумеется, с ночи в доме Сапожниковых красивее она не стала, но появилось в ней что-то горделивое, что внушало, если не почтение, то уважение. Детёныш её, как ловчая птица, примостился на материнском плече.

Всё смолкло. Несколько девок, как только глянули на Варьку с барыней, так сразу в обморок и грохнулись, а остальные застыли, как соляные столпы, раскрыв рты и не в силах отвести глаз от жуткой картины. Пётр стоял вместе с дворовыми – так и не успел войти в дом.

Издав очередной торжествующий вопль, Варька одним движением сорвала волосы с головы Танайской вместе с кожей. И как только раздался ответный, полный боли крик старой барыни, она мощным рывком, помогая зубами, оторвала княгине голову. И без того грязные, покрытые бурыми пятнами остатки Варькиного савана моментально стали чёрными из-за хлестнувшего фонтана. Несколько мгновений держала Варька оторванную голову княгини, напряжённо вглядываясь в единственный оставшийся глаз, а затем швырнула её к ногам бледного Петра.

Не успели люди внизу даже выдохнуть, как Варька с кошачьей грацией, нимало не заботясь о болтающемся на плече младенце, вскочила на балконные перила и спрыгнула во двор. Дворовые отшатнулись от неё, как камыш под порывом ветра, но они совершенно не интересовали Варьку. Внимание её было всецело приковано к одинокой фигуре, сжимавшей в побелевших пальцах клинок и рукоятку пистолета.

В тишине, такой, что было слышно, как поскрипывает снег под лёгкими шагами покойницы, Варька неспешно приближалась к замершему Петру. Тот, героическим усилием сбросив оцепенение, двинулся ей навстречу. Не доходя шести – семи шагов, князь и упырица остановились, пожирая друг друга глазами.

Как шелест осенних листьев, как скрежет ледяной крупы о зимнее оконное стекло, как шуршание пробирающейся по сеновалу гадюки, раздался тихий, совсем не злой голос Варьки:

– Ну же, любимый, обними меня, это ж я – твоя Варенька, али не признал?

Пётр задрожал – то ли от страха и ненависти, то ли от нахлынувших воспоминаний, но рука его начала медленно поднимать тяжёлый ствол пистолета. Варьку это не смутило, однако в голосе появились удивлённые, глумливые нотки:

– Неужели хочешь ещё раз убить меня, милый? – наклонив голову, с любопытством спросила она. – Разве не знаешь, что нельзя убить того, кого уже однажды убил? Посмотри, лучше, какого сынка я тебе родила И назвала в твою честь – Петенькой…

Детёныш на Варькином плече растопырил когтистые лапки и потянулся к Петру, жалобно воя: «П-а-а-апенька…». Гримаса ненависти и отвращения исказила лицо молодого князя: – Кровавая тварь! – бросил он в лицо Варьке и нажал на спусковой крючок.

Он не промахнулся. Ударом выстрела покойницу отбросило на пару шагов назад, отчего младенец пронзительно заверещал, словно попавший под тележное колесо заяц. Не сразу Пётр понял, что тот смеётся, а не кричит от страха. И только когда Варька поднялась со снега и, озадаченно обследовав большую рваную дыру в животе, укоризненно взглянула на князя, тот понял, что настал его последний час.