Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Иван же перед могилой на колени опустился и молиться начал. А может, не молиться – слов-то не разобрать было. Потом поднялся, крестным знамением себя три раза окрестил, перекрестил так же лопату штыковую и принялся копать. Лошадка его в это время всхрапнула и попыталась понести, но Серёга – дружок Иванов – её удержал, в уши подул успокаивающе и мешок из саней ей на голову набросил.

А Иван продолжал копать. Замёрзшая земля поддавалась на удивление легко, да и что удивительного-то – сколько раз её за последние дни с места на место перекидывали? Но даже с такой землёй пришлось Ивану повозиться, всё ж не лето жаркое. Поэтому через несколько минут тулуп он скинул, оставшись в тёплой суконной рубахе, и, пока лопата, наконец, не стукнула о крышку гроба, взмок не хуже, чем на летнем сенокосе.

Подхватил тогда Иван из саней лом, поддел им гробик сестрин и попытался из мёрзлой земли выволочь. Гроб – штука неухватистая, а если его ещё из могилы тащить… А народ стоит, глаза отводит. Тут Серёга – сначала сплюнул, потом перекрестился и отправился другу на помощь. Худо-бедно, но вытащили последнее Варькино пристанище из мёрзлого плена. Тут уж и Серёга в сторону отошёл от греха подальше, да и другие людишки за ним. Иван тоже побледнел заметно, но только насупился, челюсти покрепче сжал и топор мясницкий из саней достал. Подцепил он топориком гробовую крышку и откинул в сторону. Легко откинул, пара гвоздей в ней, может, оставались, но не держали уже совсем.

Варька ничуть не изменилась с прошлой ночи. Клыков и когтей, правда, видно не было, может, они только по ночам у неё отрастали, но красоты это ей не прибавляло. А вот буркалы у неё такими же и остались – огненными, ненавидящими. Иван, как наткнулся на этот взгляд, отшатнулся, но всё ж в руки себя взял: Сапожниковская порода – она крепкая.

А Варька зашипела сквозь стиснутые зубы, как сотня гадюк, и попыталась в гробу перевернуться, от света дневного спасаясь. И солнца-то не было особого, небо тучками затянуто, но, видать, даже этот неяркий свет приносил ей муки страшные. Не смогла – по всему, сила её дьявольская только по ночам действовала. И половинки детёныша, что в ногах у неё пристроился, тоже зашипели, забились.

Иван же, словно во сне, взял из саней приготовленные колья и тяжёлую киянку. Медленно-медленно приблизился он к гробу, наклонился и установил кол острый прямо напротив Варькиного сердца. Та снова зашипела, словно старалась ему сказать что-то, и замер упырихин брат. Но тут савраска его снова заржала и забилась. И как будто оцепенение спало с Ивана. С громким криком: «Прости, сестра!», поднял он тяжёлый молоток и ударил по колу.

Острый оструганный кол пробил Варькино тело с одного удара и упёрся в заднюю стенку гроба с глухим стуком. Упыриха вздрогнула, страшная судорога пробежала по её телу, и ногти заскребли по доскам. Тело покойницы выгнулось, как в нестерпимой муке, застыло. Иван же осел на землю рядом с домовиной.

Пару минут он просидел так, не замечая ничего вокруг. Потом очнулся, подхватил ещё два колышка поменьше и уже без всяких слов пронзил ими обе половинки ублюдочного упырихиного младенца. Потом поддел гроб ломом и вывалил его содержимое на снег.

Ни Варька, ни упырёныш её уже не дёргались, но Иван твёрдо решил довести дело до конца. Уперев остро наточенное лезвие лопаты в горло сестры, он одним сильным ударом снёс ей голову. Потом, подхватив топор, принялся за руки и ноги. Двигался он, как механизм, бездумно и монотонно. Не в первой ему было разделывать свиней или бычков каких: всё-таки, не горожанин изнеженный, у нас каждый пацан в селе знает, как скотину забивать и что с ней потом делать. Но, одно дело скотина, а другое… Некоторых в толпе наизнанку выворачивать начало, бабы-дуры заголосили было, но на них мужики прикрикнули – лучше б, мол, если б вас, верещалок голосистых, эта тварь замогильная раздирала? Иван тем временем с сестринским трупом управился и к упырёнушу приступил. Ну, тут-то быстро пошло: какие у того косточки? Не толще куриных.

Потом Иван – запасливый мужик, хозяйственный – принялся костёр складывать из сухостоя всякого и дровишек, их он тоже с собой притащил. Костёрчик получился так себе, небольшой, но большого и не потребовалось. Когда Иван разрубленные Варькины куски и ошмётки от детёныша её на кострище перетащил на руках, и облив маслом, поджёг, вспыхнули они ярким и чистым пламенем. Взметнулся костёр и погас, только пепел остался, и вороны вокруг закружились, но уже с нормальным граем, а не втихомолку, как давеча на похоронах. Не стало Варьки. Навсегда уже.