Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Без артикулируемой речи мы не имели бы человеческой социальной организации. Семьи мы могли бы иметь, но эта форма социальной организации не является особенностью человека; она не есть per se (no сути) человеческая. Однако у нас не было бы никаких запретов на инцест, никаких правил, предписывающих экзогамию и эндогамию, полигамию или моногамию. Как при отсутствии артикулируемой речи можно было бы предписывать брак с кросс-кузеном и запрещать брак с параллельными кузенами? Как могли бы существовать при отсутствии артикулируемой речи правила, запрещающие иметь многих сожителей или сожительниц одновременно, но разрешающие иметь их последовательно, обладая только одним или одной в течение некоторого промежутка времени?

Без речи мы не имели бы никакой политической, экономической, церковной или военной организации; никаких этикетных и моральных кодексов; никаких законов; никакой науки, богословия или литературы; никаких игр или музыки, за исключением тех, которые имеются на уровне обезьяны. Без артикулируемой речи ритуалы и церемониальное убранство были бы лишены смысла. В самом деле, без артикулируемой речи все мы были бы лишены орудий: мы имели бы лишь случайное и незначительное использование орудия, какое мы находим сегодня у высших обезьян, ибо именно артикулируемая речь преобразовала непрогрессивное использование орудий обезьяной в прогрессивное, кумулятивное использование орудий человеком, человеческим существом.

Одним словом, без символической коммуникации в той или иной форме мы не имели бы культуры. «В Слове было начало» культуры – а также и ее продолжение.

Действительно, со всей своей культурой человек все еще животное и стремится к тем же целям, к которым стремятся все прочие живые создания: к сохранению индивида и к продолжению рода. Говоря конкретно, эти цели суть пища, убежище от стихий, защита от врагов, здоровье и потомство. Тот факт, что человек, точно так же, как все прочие животные, стремится к этим целям, несомненно, и побудил многих провозгласить, что «нет фундаментального различия между поведением человека и прочих живых существ». Однако человек в действительности отличается от них, не в своих целях, но в средствах. Человеческие средства – это культурные средства: культура есть просто способ жизни такого животного, как человек. И так как эти средства, культура, зависят от той способности, которой обладает только человек, – от способности использовать символы, то различие между поведением человека и всех прочих живых существ не просто велико, но является основополагающим и фундаментальным.

VII

Поведение человека бывает двух различных родов – символическим и несимволическим. Человек зевает, потягивается, кашляет, почесывается, кричит от боли, вздрагивает от испуга, «ощетинивается» от гнева, и так далее. Несимволическое поведение такого рода не является особенностью человека; он разделяет его не только с прочими приматами, но также и со многими другими животными видами. Однако человек общается со своими приятелями посредством артикулируемой речи, пользуется амулетами, исповедует грехи, устанавливает законы, соблюдает требования этикета, истолковывает свои сны, классифицирует своих сородичей по определенным категориям, и так далее. Этот род поведения уникален; только человек к нему способен; он является особенностью человека, потому что состоит в пользовании символами или находится в зависимости от последнего. Несимволическое поведение Homo sapiens – это поведение человека-животного; символическое поведение – это поведение человека как человеческого существа. Именно символ превратил человека из простого животного в человеческое существо.

Так как человеческое поведение есть символическое поведение и поскольку поведение дочеловеческих видов – несимволическое, то отсюда следует, что о человеческом поведении мы ничего не можем узнать из наблюдений и экспериментов над низшими животными. Эксперименты с крысами и обезьянами действительно многое прояснили. Они пролили свет на механизмы и процессы поведения млекопитающих или высших позвоночных. Однако они не внесли никакого вклада в постижение человеческого поведения, потому что символический механизм и все его следствия целиком отсутствуют у низших видов. Что касается неврозов у крыс, то, конечно, любопытно узнать, что крыс можно сделать невротиками. Однако наука, по-видимому, обладала гораздо большим пониманием психопатического поведения человеческих существ до того, как неврозы были экспериментальным путем вызваны у крыс, нежели имеющееся у нее теперь понимание неврозов крыс. Наше понимание человеческих неврозов помогло нам понять неврозы крыс; фактически мы проинтерпретировали последние в терминах человеческой патологии. Но что-то я не вижу, чтобы лабораторные крысы-невротики послужили углублению или возрастанию нашего понимания человеческого поведения.