Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Подобно тому как именно символ очеловечил человечество, так же очеловечил он и каждого представителя данного вида. Младенец не является человеческим существом до тех пор, пока не начинает образовывать символы. Как показало исследование «Обезьяна и ребенок», до тех пор пока ребенок не начинает говорить, нет ничего, что качественно отличало бы его поведение от поведения очень молодой обезьяны. На самом деле одним из впечатляющих результатов этого восхитительного эксперимента, проведенного профессором Келлоггом и миссис Келлогг, была демонстрация того, сколь обезьяноподобным является дитя Homo sapiens до того, когда оно начинает говорить. Младенец-мальчик приобретал исключительные навыки в лазании совместно с шимпанзе и даже приобрел ее «food bark»! Келлогги говорят о том, как маленькая обезьяна за время своего пребывания в их доме «очеловечилась». Но вот что на самом деле столь убедительно продемонстрировал данный эксперимент, так это полную неспособность обезьяны научиться говорить и или даже сделать хотя бы какое-то движение в этом направлении – одним словом ее неспособность к «очеловечиванию» вообще.

Детеныш вида Homo sapiens очеловечивается только тогда, когда он развивает свою символическую способность. Только при посредстве артикулируемой речи – не обязательно произносимой вслух – он может вступить в мир человеческих существ и принять участие в их делах. Можно повторить вопрос, уже заданный ранее. Как мог бы взрослеющий ребенок узнать и представить себе такие вещи, как социальная организация, этика, этикет, ритуал, наука, религия, искусство и игры без символической коммуникации? Разумеется, ответ состоит в том, что он ничего не мог бы знать о подобных вещах и вовсе не имел бы представления о них.

Здесь уместен вопрос о «волчьих детях». Вера в то, что бывают такие случаи, когда человеческие детеныши воспитываются волками или другими животными, процветала еще со времени мифа о Ромуле и Реме – и задолго до этого времени. Несмотря на тот факт, что еще с тех пор, как Блуменбах обнаружил, что так называемый «Дикий Петер» – всего лишь полоумный мальчик, изгнанный из дома по настоянию его новой мачехи, было многократно показано, что сообщения о «волчьих детях» ошибочны или не подтверждены соответствующими доказательствами, эта достойная сожаления сказка все еще процветает в некоторых «научных» кругах. Однако ряд социологов и психологов находит всем этим волчьим питомцам и «диким людям» то применение, которое следует считать верным, – а именно рассматривает их как свидетельство того, что представитель вида Homo sapiens, живущий в мире без символов, – не человеческое существо, а зверь. Перефразируя Вольтера, можно было бы сказать: если бы даже «волчьих детей» не существовало, «общественным наукам» следовало бы их выдумать.

В этом отношении в высшей степени показательны дети, на годы оторванные от человеческого общения из-за слепоты и глухоты, но время от времени осуществляющие со своими товарищами коммуникацию на символическом уровне. Особенно поучителен случай Элен Келлер, хотя случаи Лоры Бриджмен, Мэри Хертин и других также весьма ценны¹¹.

Элен Келлер в очень раннем возрасте ослепла и оглохла в результате болезни. Она достигла детского возраста, не вступая в символические контакты с кем-либо. Описания ее в возрасте семи лет, относящиеся к тому времени, когда ее учительница, мисс Салливан, пришла к ней домой, вообще не обнаруживают в поведении Элен никаких человеческих свойств. Она была прямоходящим, недисциплинированным и непокорным маленьким животным¹².

В течение одного-двух дней после своего прибытия в дом Келлеров мисс Салливан обучала Элен ее первому слову, начертывая слово на ее ладони. Однако это слово было только знаком, а не символом. Неделю спустя Элен знала несколько слов, но, как сообщает мисс Салливан, у нее не было «ни малейшего понятия о том, как ими пользоваться и о том, что все имеет какое-нибудь имя». В течение трех недель Элен узнала восемнадцать существительных и три глагола. Однако она по-прежнему оставалась на уровне знаков; она по-прежнему не имела никакого понятия о том, что «все имеет какое-нибудь имя».