При предположении, что такая взаимосвязь установлена, остается вопрос, можно ли объяснить рассматриваемые элементы сходства заимствованием. Хотя в отдельных случаях эта проблема может вызывать сомнения, я полагаю, что всегда можно определить, является ли масса сходных черт в двух языках результатом заимствования. Наиболее важно для этого априорно ожидаемое и подтверждаемое историческими документами положение, согласно которому культурные термины заимствуются гораздо чаще, чем фундаментальная лексика, а словообразовательные, словоизменительные и местоименные морфемы и чередующиеся алломорфы подвержены заимствованию менее всего.
Вся ценность часто повторяемого утверждения о превосходстве грамматических свидетельств родства языков над лексическими основана именно на этой сравнительной непроницаемости словообразовательных и словоизменительных морфем для заимствования. С другой стороны, эти элементы короче, а поэтому более подвержены конвергенции, и обычно немногочисленны, так что сами по себе они иногда недостаточны для решения проблемы. Верно, что лексические единицы заимствуются чаще, но это в какой-то мере компенсируется преимуществом, которое дают их большая фонемическая емкость и многочисленность. Хотя априори нельзя сказать, что какой-либо элемент не мог быть заимствован при случае, представляется, что на основании анализа фундаментальной лексики можно доказать, что массовое заимствование не имело места. В недавней дискуссии по проблеме заимствования и генетического объяснения Свадеш приводит количественные данные об относительной непроницаемости фундаментальной лексики в нескольких случаях, когда история языка известна (Swadesh, 1951).
Таким образом, наличие в фундаментальной лексике сходства, значительно превосходящего ожидаемое в результате случайного совпадения и не сопровождаемого сходством культурных терминов, – надежный признак родства языков. Это распространенная в действительности, нормальная ситуация в случае сравнительно отдаленного родства языков. Местоимения, названия частей тела и т. д. при этом обычно совпадают или сходны, в то время как такие термины, как «горшок», «топор», «кукуруза» и т. д., различаются. В этой ситуации предположение о заимствовании противоречит здравому смыслу и документированным историческим фактам. Народность, испытавшая столь сильное влияние другой, что заимствовала у нее такие слова, как «я», «один», «голова», «кровь» и т. д., бесспорно, заимствовала бы и культурные термины. Если массовое сходство вызвано заимствованием, найдется определенный источник. При этом формы будут слишком похожи, чтобы объяснить их предполагаемым, но исторически отдаленным родством. Более того, если, как это обычно бывает, язык-источник не является изолированным, о нем будет свидетельствовать и то обстоятельство, что все черты сходства указывают на один определенный язык из всей семьи, обычно – ближайший в географическом отношении. Так, почти все слова романского происхождения в английском близки к французскому и, кроме того, едва ли проникают в базисную лексику. Если бы английский язык действительно принадлежал к романской группе, он был бы похож на все романские языки приблизительно в одинаковой степени. Отсутствие звуковых соответствий не может служить достаточным критерием, поскольку, когда заимствования многочисленны, такие соответствия часто имеют место. Однако наличие определенного набора соответствий существенно помогает установить факт заимствования в сомнительных случаях. Так, французские заимствования в английском демонстрируют регулярные соответствия, такие как фр.
Пользуясь логической терминологией, можно сказать, что родственная взаимосвязь между языками транзитивна. Под «транзитивным» подразумевается такое отношение, которое, если оно имеет место между