С другой стороны, теоретик может быть погружен в изучение «экзотических» языков, не описанных до сей поры, культурная ценность которых так мала, что он не ощущает потребности в их овладении и они интересуют его только в качестве языковых примеров. Вначале он запишет корпус высказываний, который будет представлять единственное средство контакта с новой лингвистической реальностью. Этот корпус, т. е. сырой материал, который он должен обработать, на самом деле является сырым, а не только предположительно, как в случае его работы с записями на родном языке. Он должен на самом деле установить, где начинаются морфемы и где они кончаются, каким образом можно внести упорядочение в беспорядочную смесь странных звуков и шумов. Его задача – установить тождества и различия, и не искать при этом объективных данных в пользу тех тождеств и различий, существование которых он предполагает интуитивно. Он не выйдет за пределы той реальности, которая не представлена в его корпусе высказываний. Порядок, который ему удастся, наконец, установить, он назовет «структурой» языка. В зависимости от его темперамента и образования, он рассмотрит эту структуру как реально существующую в высказываниях и обнаруживаемую с помощью процедур анализа или же как принцип организации, разработанный им самим. Но у него может появиться искушение отбросить как неверное или несущественное предположение о том, что актуальная структура языка не обнаруживается ни в корпусе высказываний, ни в результатах его ментальной деятельности.
Все пионеры и основатели лингвистического структурализма были неразрывно связаны со своими родными, обычно индоевропейскими, языками. Но если некоторые из них вели очень активную полевую работу, то у других почти не было такого опыта. В ранний период Пражской школы описывались главным образом славянские языки и диалекты. Однако более поздние теоретические работы возникли на основе других индоевропейских или «экзотических» языков, и следовало бы помнить о том, что Трубецкой был специалистом по кавказским языкам. Но затем пришло общее понимание того факта, что хорошее предварительное знание описываемого языка означает для будущего исследователя нечто большее, чем просто некоторое преимущество. С другой стороны, в Америке многие лингвисты, идя по стопам Франца Боаса, должны были столкнуться с задачей описания индейских языков и, исходя из особенностей этого опыта, обратиться к применению блумфилдианского подхода. Один из двух основателей глоссематики, Я. Ульдалль, имел некоторый опыт полевой работы, но, созданная главным образом Ельмслевом, глоссематика все же представляет собой в меньшей степени описательный метод; скорее это лингвистическая теория, основанная на иллюстрациях хорошо известных современных и древних языков Старого Света.
Высказывалось мнение, что для демонстрации методологических сходств и различий между структуралистскими школами удобно было бы представить несколько реальных лингвистических ситуаций и различных описания их решений, которые могут быть получены на основе и в рамках различных теорий. Чтобы эта демонстрация стала надежной, она должна основываться на сотрудничестве пяти или шести ученых, иначе такая попытка предполагает в одном авторе такую разносторонность, на которую автор этих строк претендовать не может. Кроме того, неочевидно, что сугубо практические иллюстрации могут быть полезными: еще одна констатация того, что конечный согласный в русском слове «рот» является, с блумфилдианской точки зрения, фонемой
Общим принципом для всех структуралистов является различение двух уровней анализа – уровня значимых единиц, «морфем», как в Пражской и Американской школе; «морфем» или «плерем» Ельмслева; и уровня дистинктивных, лишенных самостоятельного значения единиц, т. е. «фонем», «просодем», «хронем» и т. д., используемых в большинстве школ; «кенематем» глоссематиков. Этот принцип в силу самой природы объекта стал, разумеется, общим для лингвистов всех школ. Двойное лингвистическое членение есть именно та особенность, которая отличает язык от всех типов семиотических систем. Эта дихотомия представляет собой параллель классическому различию между фонетикой, с одной стороны, и морфологией, синтаксисом и лексиконом, – с другой. Но структурные исследования продемонстрировали, что на уровне дистинктивных единиц языки проявляют организацию, по крайней мере сравнимую с той, которая уже давно была признана на другом уровне, и это надо признать незаурядным достижением фонологических исследований за последние два десятилетия.