Антология новой грузинской поэзии

Ничего не выйдет —
даже если вывернуть лес
не найдется ни одного корня.
Похож на кошмарный сон
не укорененный мир —
города просто положены на асфальт,
окаменевшие моря,
в какую сторону накренится земля
туда и соскальзывают,
точно гигантские лезвия,
ничем не сдерживаемые,
скользят.
Мы так упорно,
одну за другой,
вытягиваем устаревшие
жизни жилы
из тел,
что скоро даже пчелы не смогут жалить
расставленных на роялях
наших
фарфоровых детей.

ЖЕСТКИЙ ОТВЕТ Перевод А. Золотаревой

Мне говорили, что четверо это слишком!
Что, хотя бы от двоих, нужно было избавиться,
но я никак не могла решить от которых,
они, меж тем, росли и крепли,
их уже не так-то просто было убить.
Остался бы у меня один,
отдавала бы ему все четыре поцелуя
и никто не сказал бы ему,
какой ценой их стало больше на три.
Но я, неразумная,
не смогла выскрести
стерильными тяпками детей —
точно больные гланды.
Это я виновата,
это я затянула, воображая,
что живот мой, все равно, каждый раз вырастал бы,
что так и ходила бы до конца жизни
с холмиками по числу убитых детей.
С вечными страшными могильными холмиками
на животе.
Мне говорили, что четверо это слишком!
Что, хотя бы от двоих, нужно было избавиться,
но я все не могла решить, от которых,
они, меж тем, выросли,
дотронулись пальчиками до моего лица,
сказали «мама».

«Надежен покой…» Перевод А. Золотаревой

Надежен покой
в окружении домашних вещей,
приземленные мечты
не могут подняться выше
телевизора или тумбы.
Не правда ли, отличная ограда выстроена мной
для такой пристойной жизни?
За ней никто не сможет увидеть
секунды, точно пощечины
хлещущие
по щекам, по правой и тут же по левой
снова и снова;
как вырываются изо рта,
подобны бадминтонным воланам,
разлетаясь во все стороны,
звуки —
разорванные,
потерявшие друг-друга…

«Слышишь тяжелое дыханье?..» Перевод А. Золотаревой

Слышишь тяжелое дыханье?
Это прислуга-ночь в моей комнате,
она уже так стара, что не в силах следить за порядком.
Даже привидения,
те, которых она взрастила с таким трудом,
смеются ей в лицо и нет с ними сладу.
Занавески не могут удержать
падающий из окон свет.
На его острых неоновых лучах
нанизан сон —
мерцающие вывески
обескровливают слова —
и мне жалко букв — этих безгласных пленниц
выстроенных, выставленных напоказ,
и вынужденных кричать до рассвета.
Черной ватой окутан стакан с молоком,
и все что не бьется,
даже телефонная книжка,
точно какая-то хрупкая вещь,
в черной вате.
Там, в нелепом алфавитном порядке,
вымышленные друзья
машут мне,
приветствуя,
рукой.

МОЕМУ ОТЦУ Перевод А. Сен-Сенькова