Антоний и Клеопатра

Октавия почти вприпрыжку бежала домой, во дворец в Каринах, так она была счастлива. Наконец-то увидеть Антония! Два года прошло с тех пор, как он оставил ее на Коркире. Дочка Антония-младшая, известная как Тонилла, уже ходила и говорила. Хорошенькая девочка с темно-рыжими волосами и рыжеватыми глазами своего отца, но, к счастью, ни его подбородка, ни – пока, во всяком случае, – его носа. Но какой характер! Антония была больше ее дочкой, а вот Тонилла – вся в отца. Стоп, Октавия, стоп! Перестань думать о детях, думай о муже, которого ты скоро увидишь. Такая радость! Такое удовольствие! Она пошла искать свою портниху, весьма искусную мастерицу, которая гордилась своим положением в семье Антония и, кроме того, была очень привязана к Октавии.

Они были поглощены обсуждением того, какие платья Октавия должна взять с собой в Афины и сколько новых платьев следует сшить, чтобы доставить удовольствие мужу, когда управляющий доложил, что пришел Гай Фонтей Капитон.

Она знала его, но не очень хорошо. Он был с ними, когда она и Антоний плыли на корабле, но морская болезнь все время удерживала ее в каюте, и плавание для нее закончилось на Коркире. Она приветствовала высокого, красивого, безупречно одетого Фонтея несколько настороженно, не зная, с чем он пришел.

– Император Цезарь говорит, что мы с тобой должны доставить подарки Марку Антонию в Афины, – сказал он, не пытаясь сесть. – И я подумал, что должен зайти и узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь во время плавания, не хочешь ли ты взять в Афины какой-то груз – какую-нибудь мебель, например, или непортящиеся продукты?

«Ее глаза самые красивые из всех, какие я когда-либо видел, – подумал он, глядя, как в них сменяют друг друга эмоции. – Но такими запоминающимися делает их вовсе не удивительный цвет. Это – нежность в них, всеобъемлющая любовь. Как может Антоний так обманывать ее? Если бы она была моей, я бы прилепился к ней навечно. Еще одно противоречие: как ей удается любить и Антония, и Октавиана?»

– Спасибо, Гай Фонтей, – улыбнулась она. – Я ни о чем не могу думать, правда, разве что… – она притворилась испуганной, – кроме моря, а с ним никто не может договориться.

Он засмеялся, взял ее руку и слегка коснулся губами.

– Госпожа, я сделаю все, что смогу! Отец Нептун, Сотрясатель Земли Вулкан и морские лары получат богатые жертвы, чтобы море было спокойным, ветер – благоприятным, а наше плавание – быстрым.

После этого он ушел. Октавия смотрела ему вслед со странным чувством облегчения. Какой приятный мужчина! С ним все будет хорошо, как бы море себя ни вело.

Море вело себя так, как заказывал Фонтей, принося жертвы. Даже когда они огибали мыс Тенар, никакой опасности не было. Октавия думала, что он беспокоится лишь о ее самочувствии, но у Фонтея был и свой интерес. Он хотел наслаждаться компанией этой восхитительной женщины во время всего плавания, а значит, морской болезни не должно было быть до самого Пирея. Он не находил в Октавии ни одного недостатка. Приятная, остроумная, легкая в разговоре, не жеманная, совсем не похожая на «римскую матрону» в его представлении, – словом, божественная! Неудивительно, что Октавиан поставил ее статуи, неудивительно, что простой народ уважал, почитал и любил ее! Два рыночных интервала в компании Октавии во время путешествия от Тарента до Афин останутся в его памяти на всю жизнь. Любовь? Неужели это любовь? Может быть, но это чувство не имело ничего общего с теми низкими желаниями, которые он привык ассоциировать с этим словом, когда дело касалось отношений между мужчиной и женщиной. Если бы она появилась среди ночи, чтобы заняться с ним любовью, он не отказал бы ей, но она не появилась. Октавия была выше этого, она была и женщиной, и богиней.

Хуже всего было то, что он знал: Антоний не встретит ее в Афинах, Антоний в Антиохии, в цепких руках царицы Клеопатры. Брат Октавии тоже знал об этом.

– Я доверил мою сестру тебе, Гай Фонтей, – сказал Октавиан, перед тем как кавалькада отправилась из Капуи в Тарент, – так как считаю, что ты самый надежный из людей Антония, и верю, что ты – человек чести. Конечно, твое главное задание – сопровождать эти военные машины, но я попрошу тебя о большем, если ты не возражаешь.

«Один из людей Антония» – это был типичный для Октавиана сомнительный комплимент. Но Фонтей не обиделся, поскольку он чувствовал, что это просто предисловие к чему-то намного более важному, что хотел сказать Октавиан. И вот.