Антоний и Клеопатра

– Цезарь мне не дядя! – презрительно отреагировал юноша. – Я принадлежу к лагерю Антония.

– Если ты уедешь, как мне убедить Антилла остаться?

– Легко. Он еще не достиг совершеннолетия.

– Проще сказать, чем сделать, – поделилась она с Гаем Фонтеем, который выразил желание помочь ей переехать.

– Когда Антиллу исполнится шестнадцать?

– Не скоро. Он родился в год смерти божественного Юлия.

– Значит, ему едва исполнилось тринадцать.

– Да. Но он такой дикий, импульсивный! Он убежит.

– Мальчишку поймают. Совсем другое дело с Курионом-младшим. Он уже совершеннолетний и вправе собой распоряжаться.

– Как я скажу Цезарю?

– Тебе не надо ничего говорить. Я сам скажу, – пообещал Фонтей, готовый на все, лишь бы избавить Октавию от боли.

Развод сделал ее свободной – теоретически, но Фонтей был слишком мудр, чтобы заговорить с ней о своей любви. Пока он будет молчать, он может рассчитывать на ее дружбу. Как только он признается в своих чувствах, она прогонит его. Поэтому лучше подождать, когда она оправится от этого удара. Если оправится.

Дезертирство Сатурнина, Аррунция и Атратина среди прочих не нанесло большого урона группе сторонников Антония, но покинувшие его Планк и Тиций оставили заметную брешь.

– Это точная копия военного лагеря Помпея Магна, – сказал Планк Октавиану, приехав в Рим. – Я не был с Магном, но говорят, что тогда каждый имел свое мнение и Магну не удавалось их контролировать. Поэтому в событиях при Фарсале он оказался бессилен и не смог применить свою любимую тактику Фабия. Командовал Лабиен и проиграл. Никто не мог побить божественного Юлия, хотя Лабиен думал, что может. О, эти ссоры и перебранки! Все это ерунда по сравнению с тем, что происходит в военном лагере Антония, поверь мне, Цезарь. Эта женщина требует права голоса, излагает свое мнение с таким видом, словно оно важнее, чем мнение Антония, и совсем не думает о том, что выставляет его на посмешище перед легатами, сенаторами, даже перед центурионами. И все это он терпит! Виляет перед ней хвостом, бегает за ней, а она возлежит на его ложе, на locus consularis, как тебе это нравится? Агенобарб так ненавидит ее! Они ссорятся, как две дикие кошки! Брызжут слюной, огрызаются. И Антоний не ставит ее на место. Однажды за обедом ее ногу свело судорогой. Ты не поверишь: Антоний встал перед ней на колени и начал растирать ей ногу! Слышно было, как муха пролетела, такая стояла тишина в столовой. Потом он снова занял свое место, словно ничего не случилось! Этот эпизод и заставил нас с Тицием уехать.

– До меня доходят такие странные слухи, Планк, и их так много, что я не знаю, чему верить, – сказал Октавиан, думая при этом, во сколько ему обойдутся эти сведения.

– Верь худшим из них, и ты не ошибешься.

– Тогда как мне убедить этих ослов здесь, в Риме, что это война Клеопатры, а не Антония?

– Ты хочешь сказать, они все еще думают, что командует Антоний?

– Да. Они просто не могут переварить идею, что иностранка способна влиять на великого Марка Антония.

– Я тоже не мог, пока не увидел сам, – хихикнул Планк. – Наверное, тебе нужно организовать для неверящих поездку на Самос – сейчас Антоний и Клеопатра как раз там на пути в Афины. Увидят – не забудут.

– Планк, легкомыслие тебе не идет.

– Тогда серьезно, Цезарь. Я мог бы сообщить тебе полезную информацию, но это будет кое-чего стоить.

Дорогой прямолинейный Планк! Идет прямо к цели, не ходит вокруг да около.

– Назови свою цену.

– Должность консула-суффекта на будущий год для моего племянника Тиция.

– Он не очень популярен в Риме с тех пор, как казнил Секста.

– Он сделал это по приказу Антония.

– Я, конечно, могу обеспечить должность, но не сумею защитить его от клеветников.

– Он наймет охрану. Мы договорились?

– Да. А теперь что ты можешь предложить мне взамен?

– Когда Антоний был в Антиохии, на последней стадии выхода из запоя, он составил завещание. Остается ли оно его последней волей, я не знаю, но Тиций и я были свидетелями. Думаю, он взял его с собой в Александрию, когда поехал туда. Во всяком случае, Сосий отправил его в Рим.

Октавиан помрачнел:

– Какое значение имеет его завещание?

– Большое, – просто сказал Планк.

– Расплывчатый ответ. Уточни.

– Он был в хорошем настроении, когда мы засвидетельствовали завещание, и произнес несколько фраз, которые заставили Тиция и меня думать, что это очень подозрительный документ. Фактически предательский, если последняя воля, которую нельзя обнародовать до смерти завещателя, может таковой считаться. Антоний, конечно, не думал, что существует такое понятие, как «посмертная измена», отсюда его неосторожные замечания.

– Давай поконкретнее, Планк, пожалуйста!

– Я не могу. Антоний был слишком скрытен. Но Тиций и я думаем, что тебе полезно взглянуть на это завещание.

– Но как? Последняя воля человека священна.

– Это твоя проблема, Цезарь.

– Разве ты ничего не можешь сказать мне о его содержании? Что именно говорил Антоний?

Планк поднялся и стал сосредоточенно поправлять складки тоги.