Антоний и Клеопатра

– Первое, что нам надо сделать, – это отказаться от флота, – начал он. – Я говорю не о том, чтобы оставить только флагманы. Нет, надо бросить все корабли, включая корабли царицы Клеопатры.

Клеопатра напряглась, открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла. Пусть Канидий закончит излагать свой странный план, потом ударит она.

– Мы отвезем пехоту в македонскую Фракию, где у нас будет пространство для маневра и возможность самим выбрать место для сражения на суше. У нас будет идеальная позиция для набора дополнительных войск из Малой Азии, Анатолии и даже Дакии. Мы сможем использовать семь македонских легионов, в настоящее время находящихся вокруг Фессалоники. Это хорошие воины, Антоний, как ты знаешь. Я советую выбрать территорию за Амфиполисом, где воздух чистый и сухой. В этом году было много дождей, поэтому песчаных бурь, как у Филипп, не предвидится. К тому времени, как мы дойдем туда, урожай уже будет собран, и урожай хороший. Поход даст больным солдатам время набраться сил, и настроение улучшится уже потому, что мы покинем это гиблое место. К тому же я сомневаюсь, что Октавиан и Агриппа смогут двигаться со скоростью, с какой двигался Цезарь. Я слышал, у Октавиана кончаются деньги. Возможно, он решит не проводить кампанию так далеко от Италии, поскольку зима на носу и со снабжением возникнут трудности. Мы пойдем по суше, а ему придется увести свой флот из Адриатики в верхнюю часть Эгейского моря. Нам флот не нужен, но, когда мы заблокируем Эгнатиеву дорогу, продовольствие ему смогут доставлять только морем.

Канидий замолчал, но когда Клеопатра открыла было рот, он так резко поднял руку, что она осеклась. Остальные ловили каждое его слово, дураки!

– Царица, – обратился к ней Канидий, – ты знаешь, что я был твоим самым преданным сторонником. Но это в прошлом. Время доказало, что на войне женщине не место, особенно когда эта женщина занимает командирскую палатку. Твое присутствие посеяло разногласия, гнев, раздоры. Из-за тебя мы потеряли ценных людей и еще более ценное – время. Ты лишила римскую армию ее боеспособности, воли к победе. Тот факт, что ты – женщина, создал так много проблем, что, даже будь ты Юлием Цезарем – а ты им определенно не являешься, – твое присутствие стало страшным бременем для Антония и его командующих. Поэтому я решительно требую, чтобы ты немедленно возвратилась в Египет.

– Ничего подобного я не сделаю! – крикнула Клеопатра, вскакивая. – Как ты смеешь, Канидий! Это мои деньги дали возможность начать войну, а мои деньги – это я! Я не вернусь домой, пока мы не победим!

– Ты меня не поняла, царица. Я говорю, что мы не сможем победить в этой войне, пока ты здесь. Ты – женщина, которая попыталась примерить мужские доспехи и не преуспела. Ты и твои капризы очень дорого обошлись нам, и пора тебе понять это. Если нам надо победить, ты немедленно вернешься домой.

– Я не поеду! – сквозь зубы ответила она. – Более того, как ты смеешь советовать мне оставить флот? Он стоит в десять раз дороже пехоты, и ты хочешь передать корабли Октавиану и Агриппе? Это все равно что передать им целый мир!

– Я не говорил, что флот надо отдать врагу, царица. Я имел в виду, что его надо сжечь.

– Сжечь? – ахнула она и схватилась за горло, ощутив увеличившуюся опухоль. – Сжечь? Все это дерево, все труды, деньги – все пустить на ветер? Никогда! Нет, нет и нет! У нас больше четырехсот квинквирем в боевой готовности и еще больше транспортов! У нас не осталось кавалерии, идиот! Это значит, пехота не может сражаться – она совершенно парализована! Если надо чем-то пожертвовать, пусть это будет пехота!

– Исход сражения на суше решает пехота, а не кавалерия, – сказал Канидий, не желавший уступать этой сумасшедшей и ее стремлению получить то, что она желает за потраченные ею деньги. – Мы сожжем корабли и пойдем в Амфиполис.

Во время этой словесной перепалки Антоний сидел молча. Клеопатра была одна против Канидия, которого поддержали Попликола, Сосий и Лурий. Их речи казались ему чем-то нереальным, как волны, набегающие на берег и снова отступающие.

– Я не поеду домой, и ты не сожжешь мои корабли! – кричала она с пеной у рта.

– Уезжай домой, женщина! Мы должны сжечь корабли! – кричали легаты, сжав кулаки, а некоторые даже хватались за мечи.

Наконец Антоний словно ожил. Он стукнул кулаком по столу так, что стол зашатался.

– Заткнитесь! Все! Заткнитесь и сядьте!

Они сели, дрожа от гнева и разочарования.

– Мы не будем сжигать корабли, – устало сказал Антоний. – Царица права, корабли надо сберечь. Если мы сожжем флот, ничто не будет стоять между Октавианом и восточным концом Нашего моря. Египет падет, потому что Октавиан просто обойдет нас у Амфиполиса. Он поплывет прямо в Египет, и мы не сможем дойти туда первыми, если двинемся по суше. Подумайте о расстоянии! Тысяча миль до Геллеспонта, еще тысяча миль по Анатолии и три тысячи миль до Александрии. Наверное, Цезарь мог пройти такое расстояние за три-четыре месяца, но его солдаты готовы были умереть за него, в то время как наши через месяц устанут от форсированных маршей и дезертируют.