Антоний и Клеопатра

– Цезарь Октавиан! – крикнул Цезарион, сдернув капюшон. – Цезарь Октавиан, я пришел заключить соглашение!

Октавиан резко остановился, половина армии, следующая за ним, тоже остановилась, а та половина, что шла впереди него, продолжала идти, пока младший легат, ехавший верхом, не выехал вперед и не остановил солдат.

На какой-то момент Октавиан искренне подумал, что перед ним божественный Юлий, нарядившийся греком. Потом его изумленный взгляд задержался на неброской светло-коричневой одежде, отметил юность божественного Юлия, и Октавиан понял, что перед ним Цезарион. Сын Клеопатры от его божественного отца. Птолемей Пятнадцатый Цезарь, царь Египта.

Два человека постарше, тоже на верблюдах, догоняли Цезариона. Вдруг Октавиан повернулся к Статилию Тавру:

– Тавр, схвати их и накрой капюшоном голову мальчика. Немедленно!

Пока солдаты освобождались от груза, который они несли на натруженных спинах и плечах, и группами уходили к ближнему озеру Мареотида за водой, была срочно поставлена палатка для Октавиана. Не могло быть и речи о том, чтобы позвать кого-то в палатку для предстоящего разговора, во всяком случае вначале. Перед Мессалой Корвином и Статилием Тавром только мелькнула золотоволосая голова божественного Юлия – привидение?

– Уведите двух других и немедленно убейте их, – сказал он Тавру. – Потом вернитесь ко мне. Никто не должен говорить с ними. Поэтому оставайтесь при них, пока они не умрут. Понятно?

С Октавианом путешествовали три человека, которых он выбрал вовсе не за военную доблесть. Один был аристократом, двое других – его вольноотпущенниками. Гай Прокулей был сводным братом зятя Мецената, Варрона Мурены, известного своей эрудицией. Гай Юлий Тирс и Гай Юлий Эпафродит были рабами Октавиана и служили ему так хорошо, что после их освобождения он не только оставил их при себе, но и сделал своими доверенными лицами. Ибо такого человека, как Октавиан, грубая компания военных вроде его старших легатов просто свела бы с ума через несколько месяцев. Отсюда Прокулей, Тирс и Эпафродит. Поскольку все военачальники Октавиана, от Сабина и Кальвина до Корвина, держали своего господина за большого оригинала, никто не обижался на то, что Октавиан во время кампании обедает один, то есть с Прокулеем, Тирсом и Эпафродитом.

Шок, испытанный Октавианом, прошел не сразу по многим причинам, первой и главной из которых было то, что он обнаружил местонахождение сокровищницы Птолемеев, следуя описанию, которое дал ему его божественный отец. Поисками он занимался со своими двумя вольноотпущенниками. Ни один римский аристократ никогда не увидит, что лежало в сотнях маленьких комнат по обе стороны лабиринта тоннелей, начинавшегося на территории Птаха. Войти в него можно, нажав определенный картуш и спустившись в темные недра. Подобно рабу, которому позволили несколько часов погулять по Елисейским полям, блуждал он по подземному лабиринту. Потом стал изымать то, что, по его мнению, было необходимо, чтобы поставить Рим на ноги: в основном золото, ляпис-лазурь, горный хрусталь, алебастр для скульпторов, которые создадут замечательные произведения искусства для украшения римских храмов и общественных мест. В качестве вьючных животных он использовал египтян, которым перед входом в тоннели завязали глаза. После того как они поднялись на поверхность, его собственная когорта убила всех носильщиков и взяла под охрану повозки, двинувшиеся в Пелузий, откуда ценный груз должен был отправиться домой. Солдаты могли догадаться о содержании корзин по их весу, но никто не посмел бы открыть их, потому что все они были запечатаны печатью с изображением сфинкса. Когда Октавиан увидел это превосходящее воображение богатство, с его плеч свалился огромный груз. Настроение его улучшилось, он почувствовал себя таким свободным и беззаботным, что его легаты не могли понять, с чем же столкнулся он в Мемфисе, что так изменило его. Он пел, насвистывал, чуть ли не прыгал от радости, когда армия возобновила марш в логово царицы зверей, в Александрию. Конечно, со временем они догадаются, что произошло в Мемфисе, но к тому времени они – и все то золото – уже вернутся в Рим, и ни у кого не будет возможности припрятать что-нибудь в складке тоги.

В тот момент, когда Цезарион окликнул его в пяти милях от ипподрома в окрестностях Александрии, у него еще не было выработано никакой стратегии. Золото на пути к Риму, да, но что ему делать с Египтом и его царской семьей? С Марком Антонием? Как лучше всего защитить сокровища Птолемеев? Сколько людей знали, как их найти? Кому из своих вероломных союзников, от царя парфян до армянского Артавазда, говорила о них Клеопатра? Ох, будь проклят этот мальчишка за его неожиданное, внезапное появление! Да еще перед всей его армией!

Когда Статилий Тавр вернулся, Октавиан резко кивнул.

– Приведи его, Тавр. Сам.