С именем, как это было показано английским психологом Р. Харре, всегда связаны некоторые общественные ожидания того, каким должен быть его обладатель. Причём это характерно и для имянаречения в традиционных обществах[11]
, и для разнообразных прозвищ. Распространённые детские прозвища, кочующие из поколения в поколение, не столько отражают реальные свойства своих владельцев, сколько «помещают» их в определённые ячейки социальной структуры и требуют от них максимального вхождения в образ, сросшийся с данным прозвищем (Harre 1976: 46–49; 55–59). В обрядах инициации сменой имени подчёркивается не только перемена статуса, но и отличие неофита от себя прежнего, не прошедшего каких-либо этапов посвящения. Имя, как и вышеупомянутые прозвища, содержит в себе квинтэссенцию соответствующего ему сценария поведения, и в то же время выступает как внешний знак, участвующий в преобразовании внутреннего мира человека.Многочисленные церемонии, входящие в цикл обрядов инициации, представляющие собой «сценические воплощения» мифов, являются основным способом передачи посвящаемым эзотерических знаний о прошлом. В этих церемониях события прошлого происходят «здесь и теперь», так что инициируемые не просто узнают мифы и таинства, но становятся их участниками. Следующие одна за другой церемонии обыгрывают каждый эпизод мифа, каждую деталь, «разжёвывают» его, и при этом часто повторяются. Вероятно, такая повторяемость и крайняя детализация связаны с тем, что текст мифа существует как непрерывно повторяющееся устройство, синхронизированное с циклом природы (Лотман 1987б: 9–10) и он не может быть прямо переведён на язык последовательных ритуальных действий, образующих единый визуальный ряд.
Знакомство с мифической историей здесь разворачивается как
Психодрама в первобытных возрастных инициациях призвана помочь пережить один определённый, заданный традицией общий для всех кризис. Весь необходимый материал для этого не зарождается в ходе динамики группового действия (как это происходит на психотерапевтическом сеансе), а извлекается из обыгрывания и переживания значимых событий, сохраняемых в памяти культуры. В этом случае главная и непосредственная цель — приобщение неофитов к определённым общественным ценностям.
«Первобытная психодрама» неотделима от танца. Групповые танцы, включающие в себя сольные номера особо искусных исполнителей, ритмические движения в такт ударам палками или кусками коры, импровизации и пантомимы на тему поведения различных животных — все это входит в церемонии и заполняет перерывы между ними.
Танцевальная терапия, сравнительно недавно ставшая самостоятельным направлением групповой психотерапии, видит в танце, в попытках уловить ритм другого человека, в экспериментировании с жестами и позами форму невербальной коммуникации, за которой, как это показывает практика, стоят огромные возможности преобразования внутреннего мира личности (Рудестам 1990: 244–260). «Языком» невербальной коммуникации являются позы, жесты, мимика, разнообразные выразительные движения… Они порою больше и правдивее говорят об эмоционально-аффективном отношении субъекта к тем или иным событиям, чем прямая речь, выражают его неповторимый опыт — «тело не лжёт» (Леонтьев, Запорожец 1945; Асмолов 1990а: 339–340). В силу чего невербальная коммуникация может быть непосредственным каналом передачи
В инициациях часто встречаются ритуальные действия, которые исследователи лаконично называют магическими, не особо обращая на них внимание. Их важность кажется несоизмеримой с какими-нибудь тотемическими церемониями, поражающими живописными украшениями актёров и накалом страстей. Сами же люди первобытной культуры придают таким действиям огромное значение. К ним относятся движения, при помощи которых старшие символически передают посвящаемым свою силу и энергию; возложение рук на плечи, многочисленные объятия и прикосновения к священным предметам…