«…Прошлые впечатления, события и собственные действия субъекта отнюдь не выступают для него как покоящиеся пласты его опыта. Они становятся предметом его отношения, его действий и потому меняют свой вклад в личность. Одно в этом прошлом умирает, лишается своего смысла…; другое открывается ему в совсем новом свете и приобретает прежде не увиденное им значение; наконец, что-то из прошлого активно отвергается субъектом, психологически перестаёт существовать для него, хотя и остаётся на складах его памяти. Эти изменения происходят постоянно, но они могут и концентрироваться, создавая нравственные переломы» (Леонтьев 1977: 216).
У Леонтьева, как в конечном счёте и у Кольберга, речь идёт уже не об онтогенезе, а о жизненном пути личности, разворачивающемся в виде поступков и отклонённых альтернатив.
Такого плана «работа на поиск смысла» происходит по ходу перестроения отношений человека с его социальным окружением — совместная деятельность и место, которое она занимает в системе общественных отношений, выступают как основание для развития личности (Леонтьев 1977: 228–229; Асмолов 1990: 160–161). Отсюда следует: для того, чтобы изменить личностно-смысловые образования (что определяет суть нравственного аспекта личности) — надо изменить систему отношений человека с миром. Это открытие интуитивно было сделано в психотерапии в психодраме: чтобы заставить человека изменить свою точку зрения, заставить понять другого, надо предложить пусть на время, пусть в игровой форме, примерить на себя другую социальную роль, оказаться в принципиально иной системе отношений. На этом же построены успехи великих педагогов, которые не ограничивались увещеваниями своих воспитанников, но сосредотачивались на выстраивании отношений в детских коллективах (как, например, А. С. Макаренко в «Педагогической поэме»).
С детьми от раннего дошкольного возраста (4–5 лет) до начала подросткового возраста были проведены экспериментальные исследования. Детям, организованным в команды, предлагали различные игры. В одних — предполагалась кооперация, для достижения успеха надо было координировать свои поступки, стараться не для себя, но для команды или для лидера, её представляющего (игра «Железная дорога», где надо по очереди вести паровозик, соблюдая правила и скоростной режим). Другие игры были коактивными, построенными по принципу «рядом, но не вместе» (например, попадание в мишень). В ходе экспериментов было наглядно продемонстрировано, что у детей в возрасте от 5–6 до 10–11 лет возникновение гуманных отношений (поддержка товарища по команде, сочувствие, усилия, направленные на общую победу) напрямую зависит от формы организации совместной деятельности. В этом возрастном периоде игровая ситуация (то есть тип совместной деятельности) очень сильно влияла на межличностные отношения. К 10–12 годам показатели менялись, то, как ребёнок будет строить отношения с товарищами по игре, практически не зависело от того, в какую игру будут играть. То есть, к этому возрасту уже вырабатывались некие внеситуативные личностно-смысловые установки, связанные с отношением к другому человеку (Абраменкова 2000).
Сорадуются ангелы
В следующей серии в методику экспериментов было внесено небольшое изменение, считать стали не штрафные очки, а успешные действия, которые оборачивались призом, в одном случае приз вручался самому игроку, в другом — «капитану» команды. Получалось, что в последнем случае надо было работать на другого. Каково же было удивление экспериментаторов, когда обнаружили, что в первых сериях игры дети 5 лет старались, чтобы товарищ получил приз, едва ли не больше, чем для приза самому себе, и бурно радовались, когда удавалось заработать награду для приятеля. Но по мере повторения эксперимента, в следующих турах игры всё менялось, на счастливчика начинали коситься, дети переставали помогать добывать призы для приятеля, а 2/3 вообще отказались от участия в эксперименте. Сорадование — умение радоваться за другого человека — исчезало на глазах! У 10-леток же о сорадовании и стремлении работать на другого не было и речи (Абраменкова 2000).