Антропология детства. Прошлое о современности

В своей работе «Речь и мышление ребёнка», вышедшей в 1923 г., Пиаже пишет, что эгоцентризм наряду с аутическими мыслями и синкретической логикой (противопоставляемой логике дедуктивной) являются самыми существенными чертами детского мышления, которыми обусловлены остальные особенности, включая неаналитичность и неспособность к синтезу, зависимость от контекста, а также анимизм. Описания мышления и речи ребёнка содержат сравнения детей с представителями архаичных обществ, например: «фантазии детей и малосознательных взрослых» или «вербальный синкретизм» у детей и у малограмотных туземцев Либерии вплоть до прямого их уравнивания: «…настанет день, когда мысль ребёнка по отношению к мысли… цивилизованного взрослого будет помещена в ту же плоскость, в какой находится „примитивное мышление“, охарактеризованное Леви-Брюлем» (Пиаже 1994: 42; 106–109; 390).

К магическому мышлению дошкольников обращается Е. В. Субботский в серии экспериментов и показывает, что современные дети верят в магическую причинность, которая после 7 лет под прессингом науки и религии (имеются в виду мировые религии, которые отвергают магию) вытесняется в бессознательное. Более того, Субботский приходит к выводу, что такого рода представления способствуют познавательному развитию детей и усвоению новых знаний (Субботский 2010; 2014).

Синдром «первобытного мышления»

Начиная с работ Л. Леви-Брюля, можно представить своего рода синдром «первобытного» или мифологического мышления, названного так К. Леви-Строссом и Е. М. Мелетинским и реконструированного ими на материале мифов. В этот синдром входят следующие особенности:

• малая дифференцированность и синкретичность: образы, идеи, эмоции нерасторжимы и соединяются в сложные паттерны образов-понятий; его «диффузность» проявляется «в неотчётливом разделении субъекта и объекта, материального и идеального (т. е. предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени)…» (Мелетинский 2000: 165);

• терпимость к противоречиям[28]: человек может быть одновременно самим собой и животным, как индеец бороро — человеком и попугаем арара, или находиться в нескольких местах одновременно;

• подчинение закону партиципации, согласно которому всё в мире связано между собой невидимыми связями: люди и животные, предметы и их изображения «…непостижимым образом …излучают и воспринимают силы, способности, качества, мистические действия, которые ощущаются вне их, не переставая пребывать в них» (Леви-Брюль 1989: 131);

• странные и совершенно нелогичные, с точки зрения взрослых европейцев, представления о причинно-следственных связях. Следующие друг за другом события с лёгкостью связываются причинно-следственной связью — предшествующее событие воспринимается как причина последующего. В причинно-следственную связь может преобразоваться любое «сближение объектов по их внешним вторичным чувственным качествам, по смежности в пространстве и времени» (Мелетинский 2000: 166). Это происходит в силу той же партиципации: «подобное производит подобное», вступившие в контакт объекты обмениваются энергией, «заражаются» друг от друга, всегда пребывая в «контагиозном» взаимодействии. Именно такие представления лежат в основе магической картины мира, порождая магические практики и сложнейшие системы архаичных представлений о силах, царящих в природе и их персонификациях (Фрезер 1980: 20–61).

Все стороны «первобытного» или мифологического мышления тесно связаны между собой и взаимообусловлены. Первобытный же синкретизм постулировался как исходная точка развития познавательных процессов.

Похожие признаки: нечёткое разделение себя и окружающего мира, воображаемого и объективного, предметов и действий, а также непоследовательность и нелогичность, магию и анимизм, — все эти черты увидели в мышлении ребёнка. Согласно Пиаже, они присущи мышлению ребёнка на ранних этапах: стадиях сенсомоторного интеллекта, дооперационального мышления и даже конкретных операций.

Детское мышление в мире рационального знания

Пиаже неоднократно подчёркивает, что мышление ребёнка синкретично: оно ориентируется на внутренние ощущения, из-за этого воспринимаемое легко искажается, заключения делаются «путём простого интуитивного акта, минуя дедукцию», «внутренние схемы» в нём заменяют восприятие деталей реальности, суждения его случайны и бессистемны (Пиаже 1994: 105–126).