Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

С трудом уложила Любу в постель. Не стала ждать возвращения её мужа. Надо идти к себе. На душе было пасмурно и тревожно. И, конечно, Анжелика знать не могла в тот вечер, что пройдёт совсем немного лет, и Виктора арестуют как сторонника антимарксистской оппозиции, и Люба лишится рассудка от страха за его жизнь. Муж выживет, а она так и закончит жизнь в сумасшедшем доме.

Они не раз ещё вечеряли вместе. Виктор недавно вернулся из Москвы.

– Там прямо муравейник! – зло ухмылялся он. – Ежедневно появляются всё новые комитеты, советы, дирекции и комиссии. Кругом нищета, голод, а власть подкармливает чиновников, которые только макли бьют, обсуждают на своих бесчисленных заседаниях абсолютно нереальные прожекты. В комиссариатах сидят странные люди в смокингах с чужого плеча, они тебя гоняют из одной канцелярии в другую.

– Я там встречался с секретарём президиума ВЦИК товарищем Енукидзе, – глаза Сержа улыбались под круглыми стёклами очков. – Этот рыжий грузин с квадратным лицом и осанкой чистокровного горца выслушал меня, согласился, что бюрократия расцвела, как майский куст. У нас, говорит, смешались все недостатки старой и новой России. Я спросил его: «Как вы думаете, мы продержимся? Временами мне кажется, что революция в агонии». Он расхохотался: «Вы нас просто ещё не знаете. Мы во много раз сильнее, чем кажемся. И у нас кто не работает, тот не ест…»

Они сели ужинать. Опять чёрный хлеб, картошка, чай. Деликатес – полфунта сливочного масла, премия от председателя Петросовета Зиновьева за ценные документы, найденные Виктором в архивах царской охранки. Он там, в подвалах, целыми днями сидел в одиночестве и сейчас никак не мог наговориться.

– Кстати, о работе. Не хотите, Анжелика Исааковна, присоединиться? Горький предложил совместно заняться изданием «Всемирной литературы». Он подкармливает у себя дома стареющих литераторов, работать они не могут уже и пытаются спастись от действительности, переводя Боккаччо, Гамсуна, Бальзака. За это пайки не дают, а вот под косу красного террора попасть – легко. Поехали завтра к «буревестнику» в гости?..

Речист этот энергичный молодой человек, уговорил. Уже было темно, поэтому на Кронверкский проспект поехали на автомобиле, закреплённым за Балабановой. Хоть и недалеко, но так безопасней, уж больно безжалостны мародёры на улицах. Жизнь человеческая уже и копейки не стоит.

Горький очень обрадовался их приезду.

– Это как же здорово получается! – басил он. – Мы с вами встречаемся раз в пять лет, чтобы убедиться: вы всё та же энергичная и ироничная молодая женщина, ставшая знаменитой революционеркой, а я только и делаю, что пишу одну книгу за другой…

– Да нет же! Мы же тогда в Чернигове говорили о знаменитости, и тут мне за вами не угнаться, – смеялась Анжелика. – Но я помню ваши слова и на пятом съезде в лондонской церкви, и ваш прогноз в четырнадцатом году…

– Нуте-с, нуте-с! И какой был прогноз? – Горький прямо по-ленински это спросил.

– В Лондоне вы всех нас поразили убеждённостью: «Буря, скоро грянет буря!» Это за десять лет до революции! А в четырнадцатом предсказали: «За этой войной последует другая, еще более кровавая и разрушительная. Снова люди будут превращать города в груды мусора. Снова испортят, разроют, отравят трупами тысячи квадратных километров плодородной земли, вырубят и выжгут леса…»

– Вы всё это помните?! – ахнул хозяин. – И что вы мне ответили?

– Сказала, что наш народ достоин лучшего, поскольку нострадамылся!

Все засмеялись. Горький приобнял её.

– Вы всё такая же, милая Анжелика! Как мне хорошо с вами!

– Как нам хорошо с нами! – поправила она.

И снова все довольно рассмеялись. Сели втроём за стол – остальные подопечные «буревестника» давно разбрелись по своим комнатам.

– Я в партию большевиков вступил намного раньше, чем вы, дорогие мои Анжелика и Виктор, – Горький наливал чай из самовара. – Выбор мой сделан, я буду с ними до конца, но сохраню свою свободу, не отрекусь от способности мыслить критически. Никто не может заставить человека пойти против совести и молчать, когда сердце обливается кровью от несправедливости.

– К примеру, не далее как вчера мы с Чуковским были вызваны в Наркомпрос к товарищу Лилиной, – продолжал басить в усы хозяин квартиры. – Открылось заседание, на нас набросились со всех сторон: почему это мы не приписаны к секциям, подотделам, парткомиссиям? Корней пытался возразить: «Мы работаем над изданием ста томов русской и зарубежной классики. Блок, Гумилев, Замятин… „Всемирная литература“ – это вклад петроградской интеллигенции в просветительскую работу». Ох, и досталось же нам! Нарком просвещения орала: «Пригрели буржуазную сволочь, недобитых монархистов! Вы что, мозгом нации себя вообразили? Развели тут, понимаешь, чуковщину!» Еле ноги оттуда унесли…

Горький грустно качал головой. Потом слабо улыбнулся гостям.