– Владимир Ильич говорил, что революции в белых перчатках не делаются. Война-то кончилась, а у нас тут по-прежнему фронт, реки крови льются. Мрак и вихорь. Для кого война, а для кого – мать родна. Мода на любовниц пошла, вы в курсе? Лев Давидович пригрел свою пассию, Ларису Рейснер, сделал комиссаром генерального штаба, дал ей власть над всеми матросами и кораблями. А раз она власть, значит можно устраивать званые ужины с рябчиками и ананасами на царских сервизах – и за спиной каждого гостя стоит слуга в белых перчатках. Представляете? Революционный режим выпустил на волю варварство – вот что я скажу вам.
…Ехали домой молча. Безрадостно. И жизнь последующих дней была безрадостной, тупой и тревожной. Анжелика целыми днями отвечала на сотни телефонных звонков, чаще всего от жён незаконно арестованных людей, выступала перед солдатами, вернувшимися с фронта, участвовала в бесконечных заседаниях по распоряжению Григория Зиновьева.
Руководство Петросовета жило в гостинице «Астория» под защитой пулеметов, установленных на первом этаже. Там же была столовая исполкома Союза северных коммун, где по талонам давали мясной суп из конины. Там обычно столовались Бакаев, председатель ЧК, Елена Стасова, секретарь Центрального Комитета, и Сталин, почти никому в ту пору не известный.
Семья Зиновьева жила на втором этаже. Неслыханная привилегия: гостиница отапливалась, а ночью «Астория» сияла огнями, словно океанский лайнер, возвышающийся над темными площадями. Поначалу ходили слухи о немыслимой роскоши «наверху», об оргиях с артистками балета. С теми, кто распускает такие слухи, расправлялись нещадно. Да и вообще – стало правилом чуть что, брать заложников, а через сутки расстреливать их.
Красный террор усиливался, и порой Балабановой казалось, что партия, членом которой она является, живёт в глубоком страхе и внутреннем убеждении, что все активисты будут физически уничтожены в случае поражения. Оттого и зверствует сильнее: поражение становится всё более возможным и вероятным. Что это? Пир во время чумы?
Глава 8
«Ты что творишь, товарищ?!»
НЕОЖИДАННО Ленин по прямому проводу попросил Балабанову срочно выехать в Киев, чтобы помочь Христиану Раковскому, который тогда выполнял функции председателя Совета народных комиссаров – должность такая же, как у Ленина, только на Украине.
Понятно, что в начале февраля 1919 года дела там были аховые, или, как сказал бы вождь, архиаховые. Власть менялась каждые два месяца. А тут образовалось как раз окошечко, и упускать такую возможность большевики не хотели. Немцы сами ушли, Петлюру прогнали, Раду распустили, белых отбили, с «зелёными» атаманами договорились. Шатко ли, валко ли – но власть взяли. Как её удержать? Вот и послал туда Ленин верных своих друзей – Подвойского и Антонова-Овсеенко, что Зимний в октябре семнадцатого брали. Они люди военные, пусть оборону держат. А власть по горизонтали и вертикали пусть Раковский строит, он тот ещё дипломат, знает, что, как, почём и почему.
Болгарин Христиан Раковский, «единственный европеец в партии», как называл его Ленин, был выдающимся социал-демократом. С 1903 года вместе с Горьким он пытался хоть как-то примирить большевиков с меньшевиками. Буржуазное происхождение ничуть не мешало ему работать за десятерых. И сейчас, став предсовнаркома Украинской республики, взвалил на себя всё. Он и наркоминдел, и наркомвнудел, и начальник всех прочих дел, кроме военных.
Потому Ленин и попросил Балабанову взять у него функции народного комиссара иностранных дел. А за внутренние дела пожурил Раковского: мол, недостаточно внимания уделяете «массовидности террора, потворствуете таким гадинам, как меньшевики и эсеры, а это признак расхлябанности». В общем, на приезд Балабановой возлагались большие надежды.
Оказалось, что главная её задача – навести порядок с документами. Христиан просто зарылся в них. По-русски он говорил и писал плохо, хотя пять европейских языков знал в совершенстве. А когда ему надоедали все входящие и исходящие бумаги, он просто закрывался в кабинете, расслаблялся, потягивал красное вино и курил сигары, к которым привык с молодости. До утра телефон его молчал. А вот Анжелике в приёмной приходилось чуть ли не до рассвета заниматься всей этой бумажной канителью.