– Разве я давал повод думать, что пить чай мы будем вместе?
И ушёл. Расстались они. Давно это было. С тех пор – никаких обид, одно восхищение, как Троцкий может легко и победно решить любую проблему.
Лев Давидович и с Юденичем разобрался победно – конечно, с помощью присланной Лениным подкреплений. Говорили, что Троцкий применил тогда все меры революционной жёсткости. Но как бы там ни было, осенью девятнадцатого года белые не смогли войти в Петроград.
…Балабанова вплотную занималась организацией Западноевропейского секретариата Коминтерна. Международных контактов становилось всё больше, и эта новая структура должна была связать компартии России, Германии, Франции, Бельгии, Швейцарии, Италии и Польши. Это была её идея, её стихия – там её знали все, и она знала всех.
Именно там, на конференции, Анжелика впервые услышала из доклада Берзина, что представители зарубежных бюро будут приглашены в Москву для получения инструкции по развёртыванию агентурно-разведывательной деятельности.
Это был шок, окончательный крах всех её мыслей и идей, её веры в будущее социалистическое общество в России. Всё стало понятно: ей просто не по пути с ними дальше. Впрочем, её кандидатура в руководстве новой структуры даже не рассматривалась. А назавтра Анжелика Балабанова с удивлением получила официальное распоряжение ЦК компартии – отправиться в санаторий.
– Мне жаль с вами расставаться, – ядовито ухмыляясь, сказал Берзин.
– Мне тоже, – ответила как можно спокойнее. – Но я не больна и не настолько стара, чтобы отдыхать в такое время.
Эту фразу она повторила и в самых высоких кабинетах ЦК.
– Послушайте, товарищ Балабанова, – услышала в ответ. – У нас есть работа, которая безусловно удовлетворит вас и которая имеет чрезвычайную важность для нас. Мы хотели бы, чтобы вы возглавили агитпоезд, который мы подготавливаем для отправки в Туркестан…
Вот это да! А они сами-то понимают, что человека, знающего пять европейских языков и ни одного тюркского, нет никакого смысла посылать в Среднюю Азию? Что женщину там никто не будет слушать, её просто забьют камнями?
Или именно таким образом они и хотят расстаться с ней? Не персики же есть отправляют её туда…
Глава 10
«И, как один, умрём в борьбе за это!»
ПОЕЗДКА с агитпоездом в Туркестан означала долгие недели, если не месяцы изматывающего путешествия по отсталому, тифозному краю. Это просто самоубийство. Что, на это и рассчитывали вышестоящие товарищи? С глаз долой, из сердца вон?
Двадцатый год вообще выдался богатым на гибель людскую. Большие потери несла Красная армия в тяжёлых и длительных боях на всех фронтах Гражданской войны. Тысячи перебежчиков от красных к белым и обратно становились «бактериологическим оружием», потому что у белых не было прививок от тифа, чумы, оспы и прочей холеры. Смерть безжалостно косила людей, урожай у неё был в том году просто чудовищный.
В середине января 1920 года Ленин подписал декрет об отмене смертной казни по всей стране, за исключением зоны боевых действий. Документ ещё не был опубликован, а в переполненных тюрьмах уже знали о нём и массово ликовали:
– Конец террору! Да здравствует жизнь!
Жизнь у кого-то, может, и будет ещё здравствовать, но не у всех. Ночью самых подозрительных и «сословных» в обеих столицах вывезли за город и расстреляли. Сотни… Утром люди читали в газетах списки расстрелянных и выли от ужаса. Один из чекистов позже рассказывал:
– Мы считали тогда, что если народные комиссары повернули вспять и начинают проявлять гуманизм, это их дело. Наше дело – навсегда разбить контрреволюцию, и пусть нас потом расстреляют, если захотят!
Похоже, каждый знал, что делал, и догадывался, что с ним будет. Да и сам декрет очень быстро отменили. Казнили Колчака – и конец декрету. Нет декрета – нет проблем.
Братоубийственная война ещё не кончилась. Какой тут санаторий, какой агитпоезд? Большевики срочно созывали второй конгресс Коминтерна. К подготовительной работе подключилась и Анжелика. Но…
19 января Политбюро ЦК вновь рассмотрело запрос Балабановой по поводу её поездки с агитпоездом. Решение было кратким: «а) командировку в Туркестан отменить; б) т. Балабанову от должности секретаря исполкома III-го Коммунистического Интернационала освободить».
…Вот и всё! Она давно была готова к окончательному разрыву. Но хотела ещё напоследок посмотреть в глаза человеку, кто так подло обошёлся с ней. Зиновьева она поймала в кремлёвском коридоре.
– Григорий Евсеевич, у вас что, смелости не хватило сказать мне?
– А мы… м-мы думали, что Троцкий вам всё скажет, – каким-то женским, высоким голосом начал он, пряча глаза. – Партийную дисциплину никому не позволительно…
Она не стала слушать его жалкий лепет. Повернулась, пошла – и вдруг спиной почувствовала, какая же она стала свободная! Как же легко дышится! Без них… Хотя руки ещё тряслись, сердце колотилось, ноги не знали, куда идти. Она плохо помнила, что на выходе её остановил Джон Рид, недавно приехавший на конгресс Коминтерна. Он молча, не здороваясь, сунул ей в руки какой-то конверт.