«Апокалипсис»: тайны раскрываются

О Русь! забудь былую славу:
Орел двухглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть…
И Третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.

Думаю, что это стихотворение отражает ненадуманную тревогу Соловьева по поводу ближайшего будущего. Ожидания у него, скажем прямо, эсхатологические: Третий Рим (Москва) под ударами желтых орд гибнет, а четвертому, как сказал старец Филофей в XVI веке, не бывать. Конечно, чутье Соловьева в данном случае подвело. Война через 14 лет после его смерти действительно пришла в Россию, но не с востока, а с запада.

Надо признать, что Соловьев не очень хорошо ориентировался в политических и социально-экономических реалиях своего времени. Да, предчувствие апокалиптических событий у него было, но с пониманием реальных надвигающихся угроз XX века у него были проблемы.

Вот воспоминания Льва Тихомирова о Соловьеве: «Вопрос об антихристе озабочивал его уже и тогда. На эту тему наш разговор перешел очень скоро. Соловьев особенно искал, откуда может зародиться антихрист. Я указывал, что порождать его могут сами социальные условия, в которых все сильнее развивается решимость людей устраиваться без Бога, помимо Его указаний, а самостоятельно, по мысли и желанию самого человека. Но Соловьев отвергал это. Он был довольно поверхностно знаком с вопросами социально-экономическими и не сознавал силы экономических отношений. Возможности социального переворота он, мне кажется, совсем не представлял, считая, что социальные условия жизни будут незыблемыми до конца веков. Поэтому он и не допускал развития идеи антихриста из этого источника». Соловьев, по воспоминаниям Тихомирова, связывал появление антихриста с идеей «человекобога, естественно упраздняющего Богочеловека». Эту идею, по его мнению, «выдвигает буддизм, ставший национальным верованием Китая. И потому-то Соловьев боялся Дальнего Востока каким-то мистическим страхом. Конечно, дело не в том, чтобы антихрист оказался по племени китайцем или японцем, а в том, что его породят дальневосточные, буддийские влияния»[141]. Итак, повторим еще раз: Соловьев чувствовал угрозу войны, но перепутал запад с востоком, воевать России пришлось не с Китаем и Японией, а с Германией и Австро-Венгрией (а позднее и со своими союзниками по Антанте – Англией, Францией). К тому же Соловьев (в отличие, скажем, от Ф. Достоевского или К. Леонтьева) не чувствовал угрозы надвигавшейся революции в России. Той революции, которая породила массу «малых» антихристов.

В-шестых, бросается в глаза то, что некоторые моменты «Краткой повести» никак не согласуются с Откровением Иоанна Богослова и с принятым Церковью пониманием последних времен Истории. Смущает, например, явно надуманная сцена, когда протестант доктор Паули смело выступил против антихриста и даже возглавил остаток истинных христиан (после того, как на соборе были убиты православный старец Иоанн и католический папа Петр II). Даже во времена Соловьева многие справедливо отмечали, что протестантизм – только номинально относится к христианству.

А сегодня, в начале XXI века, тем более. А где же у Соловьева пророки Енох и Илия? – Ведь именно им по Откровению было предсказано обличать антихриста, затем быть им убитыми, а через три дня воскреснуть. Откровенно слабой и не каноничной является последняя часть «Краткой повести», которая была устно досказана по памяти «господином Z». Где же Армагеддон? Где гигантские потери людей в последней битве? А что это за воскрешение без Страшного суда? А далее читаем: «Они ожили и воцарились с Христом на тысячу лет». Это уже откровенная ересь хилиазма[142].

Некоторым исследователям «Краткой повести…» подобные «вольности» Соловьева дают основание сделать заключение о еретическом характере всего произведения. А вот один из подобных критиков Соловьева ГГ Красицкий полушутливо назвал «Краткую повесть…» «апокрифом нашего времени». Он, в частности, замечает: «Заключением повести Соловьева является то, что, как пишет ее автор, «рукопись не продолжается», а читающий ее окончательную часть «помнит только в главных чертах» (хотелось бы сказать, «и слава Богу!»)»[143].