Арабская поэзия средних веков

Луноликие скрылись в своих паланкинах.
Чуть качаясь, плывут у верблюдов на спинах.

Там за легкой завесой от взоров укрыты

Белый мрамор плеча, и уста, и ланиты.

Паланкины уходят, плывут караваны,

Обещанья вернуться — пустые обманы.

Вот махнула рукой, обнажая запястье,

Гроздь перстов уронив… Я пьянею от страсти!

И свернула к Садиру^{376}

, вдали пропадая,И о скорой могиле взмолился тогда я.

Но внезапно вернулась она и спросила:

«Неужель одного тебя примет могила?»

О голубка, дрожит в твоем голосе мука!

Как тебя ворковать заставляет разлука!

Как исходишься ты в этих жалобных стонах,

Отбирая и сон и покой у влюбленных!

Как ты к смерти зовешь… О, помедли, не надо!

Может, утренний ветер повеет прохладой,

Может, облако с гор разольется над сушей

И дождем напоит воспаленные души.

Дай пожить хоть немного, чтоб в ясные ночи

Стали зорки, как звезды, неспящие очи;

Чтобы дух, пробужденный в немое мгновенье,

Вместе с молнией вспыхнул бы в новом прозренье.

Благо тихому сну, нам дающему силу!

Нет, не надо душе торопиться в могилу.

Смерть, довольно добычи ушло в твои сети,—

Пусть улыбкою доброй любовь нам ответит.

О любовь! О таинственный ветер весенний!

Ты поишь нас вином глубины и забвенья,

Сердце к свету ведя, в благовонье степное,

Тихо шепчешься с солнцем, щебечешь с луною…

«В обители святой…» Перевод З. Миркиной

В обители святой, в просторах Зу-Салама^{377}

,В бессчетных обликах изваяна газель.
Я вижу сонмы звезд, служу во многих храмах
И сторожу луга бесчисленных земель.

Я древний звездочет, пастух степей, я — инок.

И всех троих люблю, и все они — одно.
О, не хули меня, мой друг, перед единой,
Которой все и всех вместить в себе дано.

У солнца блеск ее, и стройность у газели,

У мраморных богинь — белеющая грудь.
Ее одежду взяв, луга зазеленели
И пестрые цветы смогли в лучах сверкнуть.

Весна — дыханье той, невидимо великой,

А проблеск молний — свет единственного лика.

«О, ответь мне, лужайка…» Перевод З. Миркиной

О, ответь мне, лужайка, укрытая в скалах,—
Чья улыбка в покое твоем просверкала?

Чьи шатры под твоею раскинулись тенью?

Кто расслышал твой зов и затих на мгновенье?

Ты, над кем беззакатное золото брезжит,

Так свежа, что в росе не нуждаешься свежей.

Бурным ливнем тебе омываться не надо,—

В зной и в засуху вся ты — родник и прохлада,—

Так тениста, что тени не просишь у склона,

Как корзина с плодами, полна, благовонна,

И тиха до того, что блаженные уши

Каравана не слышат и криков пастушьих.

«Ранним утром смятенье в долине Акик…» Перевод З. Миркиной