Арабская поэзия средних веков

Кто меня ради Лейлы позвал, — я тому говорю,
Притворясь терпеливым: «Иль завтра увижу зарю?

Иль ко мне возвратится дыхание жизни опять?

Иль не знал ты, как щедро умел я себя расточать?»

Пусть гремящее облако влагу приносит шатру

В час, когда засыпает любимая, и поутру.

Далека ли, близка ли, — всегда она мне дорога:

Я влюбленный, плененный, покорный и верный слуга.

Нет мне счастья вблизи от нее, нет покоя вдали,

Эти долгие ночи бессонницу мне принесли.

Наблюдая за мной, злоязычные мне говорят,—

Я всегда на себе осуждающий чувствую взгляд:

«Разлученный с одной, утешается каждый с другой,

Только ты без любимой утратил и ум и покой».

Ах, оставьте меня под господством жестокой любви,

Пусть и сам я сгорю, и недуг мой, и вздохи мои!

Я почти не дышу — как же мне свою боль побороть?

Понемногу мой дух покидает бессильную плоть.

«Как в это утро от меня ты, Лейла, далека…»

Как в это утро от меня ты, Лейла, далека!
В измученной груди — любовь, в больной душе — тоска!

Я плачу, не могу уснуть, я звездам счет веду,

А сердце бедное дрожит в пылающем бреду.

Я гибну от любви к тебе, блуждаю, как слепой,

Душа с отчаяньем дружна, а веко — со слезой.

Как полночь, слез моих поток не кончится вовек,

Меня сжигает страсть, а дождь струится из-под век.

Я в одиночестве горю, тоскую и терплю.

Я понял: встречи не дождусь, хотя я так люблю!

Но сколько я могу терпеть? От горя и огня,

От одиночества спаси безумного меня!

Кто утешенье принесет горящему в огне?

Кто будет бодрствовать со мной, когда весь мир — во сне?

Иль образ твой примчится вдруг — усну я на часок:

И призрак может счастье дать тому, кто одинок!

Всегда нова моя печаль, всегда нова любовь:

О, умереть бы, чтоб со мной исчезла эта новь!

Но помни, я еще живу и, кажется, дышу,

И время смерти подошло, и смерти я прошу.

«Вечером в Ас‑Сададайне…»

Вечером в Ас-Сададайне я вспомнил о милой:
Память о милой полна нестареющей силой.

Ворон разлуки расправил крыло между нами,

Много далеких дорог пролегло между нами,

Вот и гадаю, не зная, как мучиться дольше:

Меньше она меня любит в разлуке иль больше?

Властной судьбе дорогая подруга подобна:

И оживить и убить она взором способна,—

Все умирают, когда она сердится гневно,

Все воскресают, когда веселится душевно.

«Плачешь?» — спросили меня. Я ответил: «Не плачу.

Плачет ли доблестный духом, познав неудачу?

Просто соринка попала мне в глаз, и невольно

Слезы струятся, и глазу немножечко больно».

«Как же, — спросили, — другому поможешь ты глазу?

Видно, в два глаза попала сориночка сразу!»

«О, если бы Лейла мой пламень…»