Arca, in quam...(СИ)

— Возможно, — фыркает Катарина. Нож впивается в дерево. — Все время забываю, какой ты хороший инквизитор, Янек, таким милым мальчиком ты выглядишь.

— Все на это ведутся.

Пряча довольную улыбку, он продолжает наблюдать. Песня, мычанием рождавшаяся, но разносившаяся по лесу чистым звуком, затихает, обрывается, и Яну жаль терять призрачную ниточку ее мелодии.

— Меня не было рядом, когда я была нужнее всего — зачем приходить, опоздав, — горько говорит Катарина. — Всегда я жила для себя. И Смерть я обманула тоже — для себя.

— Смерти неугодно вас ловить. Может, не так уж плохо кому-то дать немного свободы от вечных правил и отправить в прогулку по мирам.

— Спасибо, Янек. Расскажи мне что-нибудь про моего непутевого внука, — просит она. — И нет ли у тебя сигарет? Пока бродила по изнанке, больше всего мечтала о вкусе табака…

Небрежно Катарина откладывает почти готовый, оточенный посох, похожий на трость, и Ян покорно ложится на колени этой удивительной женщины, чувствуя, как она зарывается тонкими пальцами в отросшие разлохматившиеся волосы — приятно, тепло.

— Спойте еще. Пожалуйста.

— Какой ты вежливый, — довольно хихикает она. — Влад всегда засыпал под эту песню.

Катарина поет, улыбаясь. А по черно-синему поддельному небу пролетают, падая, искорки-звезды.

========== 24. День превратился в ночь ==========

В Петербурге к бедствиям относятся отчасти философски. Город, который и так пытаются залить, потопить, отправить на дно, подобно полузабытой Атлантиде, переживет и грозу в новогодние праздники, и снегопад посреди летнего дня. Малейшая ошибка в магических расчетах — и на город обрушатся громы и молнии. На улочке, где живет незадачливый колдун или алхимик, вечно не рассасывается тучевой тяжелый заслон. Если не идет дождь из рыб — уже славно, а коли все же пошел, то радуйся, что он не из камней.

В тот день погода устанавливается славная, по-сентябрьски теплая, хотя перевалил за половину октябрь, дополз, дотащился тяжелой осклизлой тущей — и вдруг расцвел сказочной золотой осенью… Солнечный свет гладит по щекам, и Белка радуется, веселится. Она вытаскивает Сашу на прогулку, а на работе в кои-то веки нет завала, можно дышать полной грудью. Улыбка Белки внушает ему уверенность в завтрашнем дне. С одной половины темно, глухо, но отблески ее света заливают все…

В центре города много народа, как и всегда. На Невском людно. Им не привыкать проталкиваться через туристов, ослепительно вспыхивающих вспышками, пораженно глядящих на стройные дворцы, на тенистые скверы и ровные памятники с прямыми осанками. Должно быть, Саша пропащий человек и глупый инквизитор, если самым потрясающим в этом городе, смешивающим все, что возможно и нет, ему кажется обычная демоница с огненной косой и рыжим пушистым хвостом.

— Смотри, погода снова портится, — расстраивается Белка. К груди она прижимает горячий стаканчик кофе, запрокидывает голову, и ее улыбка немного меркнет. — Кажется, темнеет.

Чернота, которой наливается, пухнет небо, Саше совсем не нравится. Он шарит по карманам в поиске какого-нибудь амулета-измерителя, но все они остались на работе. Чутье и так подсказывает, что творится неладное. Странная дымка скапливается вокруг солнечного диска, окутывает его, цепко схватывает. Инстинктивно дернувшись к Белке, Саша приобнимает ее за плечи, разрываясь между желанием бросится прочь с ней, спастись, затеряться в переполошенном городе, и выскочить прямо на тьму: это долг инквизитора гонит его вперед.

Народ воздевает головы, кто-то поднимает телефоны и снимает — такова реальность их века, соединившего бабкино колдовство и хитрые технологии, с которыми не расстаются ни демон, ни человек. Если солнце станет падать им на головы, они продолжат записывать видео.

— Что происходит? — пугается Белка, притискиваясь к нему, пряча нос за отворотом куртки. На них напирают со всех сторон, прижимают, и она испуганно вздрагивает. — Саш, что это? На нас напали?

Останавливаются машины на дороге, на ближайшем мосту кто-то с лязгом железным сталкивается. Визги полицейских сирен Саша слышит отдаленно, затаивает дыхание. Куда внимательнее он смотрит на реку, бушующую, бьющуюся о каменную набережную. Сейчас вода кажется сжиженным мраком — отражает небо.

Без всеведения страшнее всего, потому что Саша помнит то ощущение могущества, когда он читал нити мира, когда предрекал, никогда не ошибаясь — слепой оракул зрит точнее всего. Сейчас он ни капли не отличается от вопящих петербуржцев и гостей города.

— Затмение, — говорит Саша, из неподатливой памяти вытаскивая слова. Вспоминается туманно урок. — Нас учили… Когда происходит стихийное бедствие, завязанное на магии, открываются врата из другого мира.

Порыв ветра едва не сбивает их с ног — они стоят, накрепко сцепившись, забыв обо всех остальных — о тысячах миров. Единственное, что имеет значение: не потерять равновесие и удержать Белку.