Арфа Серафима: Стихотворения и переводы

«И ушёл я в подводное царство осени…»

И ушёл я в подводное царство осени,
наполняясь влажною тишиною.
Рыба-осень поймала меня и бросила,
словно был я мячиком или луною.

И тонул я в густом безголосом озере
хладнокровной, бездонной, старинной осени.
Было ветхо и призрачно, как в музее,
я ушёл в осеннюю одиссею.

Колыбельные струи о лете плакали.
Предзакатные птицы взлетали рьяно.
Разорённые листья мой путь, как бакены,
отмечали оранжево и багряно.

9 марта 1982

«Я везде и нигде — но мне холодно, холодно, холодно…»

Я везде и нигде — но мне холодно, холодно, холодно.
Раздувая огонь, узнаю я, что дров не наколото.
А когда наконец приношу вожделенное топливо,
разгребая золу, узнаю, что огня не накоплено.

Я везде и нигде. Но мне муторно, муторно, муторно.
Если я единица, то страха и боли полуторно.
Если рыба, зачем я дышу человечьими лёгкими?
Если я мотылёк, отчего на меня с мышеловками?

Я везде и нигде. Но мне боязно, боязно, боязно
оставаться уже безнадёжно отставшим от поезда.
Даже если я знаю, что в этом — моё продолжение,
потому что уверен, что поезд потерпит крушение.

24–25 августа 1982

«Медленно погружается город в осень…»

Медленно погружается город в осень.
Лето осталось лишь на киноэкранах.
На этикетках тёплого лимонада.
В воображеньи чеховской героини.

Медленно погружается тело в ткани.
Тело поёт лишь в душном уюте танца,
под простынёй, подтянутой к подбородку,
в воображеньи глухо уснувших пляжей.

Медленно погружается небо в ливень.
И остаётся синим бездонным сводом
лишь в запрокинутом взоре незрячих статуй.
В воображеньи птицы, пронзённой пулей.

29 сентября 1982

«Косноязычные ночи мои…»

Косноязычные ночи мои!
В медленным токе кастальской струи
хищное слово мне мечет икру
мертворождённых метафор, и жабры
каждого звука вздымаются жадно,
переиначив ночную игру.

Я не играю уже, а молюсь.
Здесь задыхается слово-моллюск.
И, соскользнув из сетей на песок,
рыба бессонницей бьётся в висок.

Слово, уже соскользнувшее с губ,
онемевает в полночном покое.
Скоро и вовсе в осеннюю глубь
рыбы уйдут с искромётной икрою.

Косноязычную ночь напролёт
снова молиться и маяться снова
будет округлый, как прорубь, мой рот
розовым слепком застывшего слова.

1982

Восьмистишия

«Больной не спал и бредил до утра…»

Больной не спал и бредил до утра,
метался с напряжением воловьим,
и звал её. Всю ночь над изголовьем
склонялась милосердная сестра.

Касалась лба прохладною рукою,
не облегчая участи его.
Но, умирая, смерть он звал сестрою,
благословляя позднее родство.

1982

«Я Блока утратил, а яблоко пало в траву…»