Ариэль

Ноябрьское письмо

Любовь моя, мир внезапно
Поворот совершает и цвет обретает.
                                                           Стручки ракитника,
Словно хвостики уличных крыс,
Рассекают свет фонарей в девять утра.
Арктика.

Маленький черный кружок,
Поросший блестящими, шелковистыми
                                  травами – детскими волосами.
В воздухе пахнет листвой,
Мягко, приятно,
И аромат обнимает меня любовно.

Я тепла и румяна,
Наверное, так растолстела, что просто жуть.
Я идиотски счастлива,
Мои резиновые сапожки
Шлепают по прекрасной, красной земле.

Это – моя собственность.
Дважды в день
Гуляю по ней я, шпионю
За варварским падубом,
                                             за его синевато-зелеными,
Острыми листьями – просто железо —

И за строем старых трупов.
Люблю их,
Люблю, как историю.
Яблоки – золотые,
Можешь представить?

Семь десятков моих деревьев
Держат шары свои, золотисто-румяные,
В густом сером супе смерти.
Миллионы их золотых листьев —
Металлические, бездыханные.

Любовь. Целибат.
Одна я, одна
Гуляю, мокра по пояс.
Золото незаменимое
Кровоточит и становится глубже,
                                                        как пасть Фермопил.

Противник

Если б луна улыбнулась, вы стали бы очень похожи.
От тебя исходит точь-в-точь такое же ощущенье:
Красивый, но смертоносный.
Вы оба – спецы по части легкости восприятия,
Но распахнутый рот луны рыдает по миру,
                                                                        а твой – равнодушен.

Главный твой дар – обращать все живое в камень.
Просыпаюсь – а я в мавзолее, и ты уже там,
Пальцами барабанишь по мраморному столу,
                                                                       ищешь свои сигареты,
По-женски язвительный, но без нервозности женской,
Задыхаясь от жажды высказать то,
                                                             на что не смогу я ответить.

Над подданными своими издевается и луна,
Но она хоть днем нелепа и безопасна.
Следы твоего раздраженья, с другой стороны,
Что ни день, проникают в мой ящик почтовый —
                                         с регулярностью просто прелестной,
Белые, равнодушные и обширные, как углекислый газ.

Ни дня – спокойно, без новостей от тебя.
Гуляешь по Африке, может, но думаешь обо мне.

Папа