Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

— Хорошо, считай, что ты его уже получил, — сквозь зубы процедил Городиш. — Я уже сажусь и пишу…

Через минуту Арик поинтересовался у Городиша, написал ли тот свой приказ об отступлении.

— Да, — ответил Городиш.

— А теперь сверни этот приказ в трубочку и долго-долго суй его себе в задницу! — посоветовал Шарон своему непосредственному командиру и снова отключил прибор связи.

Впоследствии он объяснял свои действия тем, что ни Городиш, ни Дадо, ни Бар-Лев не находились в непосредственной близости к позициям, а, не видя того, что происходит, собственными глазами, оценивая ситуацию издалека, они попросту не могли понять, что она складывается в пользу израильтян.

Ночь 16 октября застала Шарона на берегу канала.

Танки и десант на его африканской стороне установили, что в радиусе 30 километров от них нет ни одного египетского солдата, но продвигаться вперед столь небольшими силами было опасно. По-прежнему убежденный, что можно продолжать переправляться на египетский берег и по одному «коридору», Шарон велел продолжить работы по наведению постоянных мостов, а сам залез в танк — спать.

Проснулся он от звука разорвавшегося рядом с танком снаряда — египтяне начали массированный артобстрел, готовясь к новой атаке. Сама атака на «проходной двор» началась в девять утра. Шарон в начале командовал боем, выглядывая из открытого люка БМП, словно не замечая рвущихся вокруг него снарядов и свистящих повсюду пуль.

— Пригнись! — в какой-то момент крикнул ему Зеэв Слуцкий, услышав свист несущегося в их сторону снаряда. Чисто инстинктивно Шарон выполнил указание Слуцкого, и это спасло ему жизнь — снаряд пролетел в нескольких сантиметрах от люка БМП, как раз над тем местом, где секунду назад была голова Шарона.

Вскоре Шарон вообще пересел в открытую машину, из которой больше привык командовать боем и лучше оценивал обстановку. Поняв, что именно из этой машины осуществляется руководство боем, египтяне перенесли весь огонь на нее, и один из снарядов разорвался рядом с ее задними колесами. При этом машину подбросило в воздух и толкнуло вперед. В момент взрыва Шарон сильно ударился головой о переднюю панель — так сильно, что кровь из головы хлестнула струей и залила все лицо. Последнее, что он услышал, теряя сознание, был крик какого-то офицера:

— Убили командира бригады!

Однако буквально через пару минут Шарон пришел в себя, вылез из рассплющенной взрывом машины и, улыбнувшись своей знаменитой едкой улыбкой, спросил:

— Так кого там убили-то?!

На самом деле, как выяснилось, несмотря на обильное кровотечение, рана от удара у него оказалась совсем неглубокой и неопасной. Наскоро перемотав голову бинтом. Шарон продолжил командование боем, который становился все жарче. Евреи несли потери, но и у египтян их было не меньше, и они постепенно стали откатываться назад. Только теперь Шарон вспомнил, что давно не видел рядом с собой своего друга Зеэва Слуцкого и поинтересовался, где тот находится. Ему ответили, что Слуцкий получил тяжелое ранение в результате прямого попадания снаряда в БМП и отправлен в госпиталь. Это была ложь — разорванное снарядом тело Зевика лежало на носилках рядом с телами других убитых в этом бою, но сообщить о гибели его друга комбригу в тот момент никто не решился.

В эти часы к Шарону поступил приказ прибыть в 13.00 на экстренное заседание штаба фронта на КП, расположенный глубине Синая, в 20 километрах от «проходного двора». Шарон сменил повязку, сел на БТР и поехал, зная, что его ожидает большая головомойка «за самодеятельность».

Но если для высшего командования генерал Шарон был прежде всего нарушителем приказов, то для большинства солдат и офицеров, которые уже знали о том, что он организовал и сумел удержать переправу на другой берег канала, он был величайшим героем Израиля, тем человеком, который достойно отплатил арабам за все пережитые в начале войны потери и унижения и изменил ее ход на Южном фронте. На всем его пути к месту проведения совещания Шарона встречали приветственные возгласы, и, видимо, именно тогда и прозвучала та самая восторженная фраза, которая потом будет выведена белой краской на танках его бригады: «Арик — мелех Исраэль!» — «Арик — царь Израиля!»

Многие недоброжелатели Шарона убеждены, что он специально направился на совещание, сидя на люке БМП и не надев каску — чтобы все видели его перебинтованную голову. По их мнению, в этом «дешевом трюке» в очередной раз проявилась склонность Арика к самолюбованию и красивым жестам. Не исключено, добавляют они, что Арик, усиленно создавая себе имидж раненного в боях героя, преследовал и политические цели — он знал, что на фронте работает немало фотокорреспондентов и надеялся, что публикация его героических фотографий на страницах газет приведет к росту и его личной популярности, и популярности партии «Ликуд» в целом. Сам Арик также усиленно подозревал Бар-Лева в том, что, не давая ему обрести лавры победителя, тот преследует чисто политические цели.