Огромное пространство, занимаемое катакомбами, скоро наводит на другое размышление, не лишенное значительности. Языческие склепы, с которыми неизбежно их сравниваешь, были несравненно менее обширны: обыкновенно они заключали только одну семью. Самые большие из них те, которые содержат вольноотпущенников одного и того же господина, членов одной и той же коллегии или бедных людей, соединившихся, чтобы выстроить себе с меньшими тратами одну общую могилу. Иная причина соединила тех, которые хотели покоиться вместе в катакомбах. По происхождению, по рождению, по состоянию они часто очень различались друг от друга, они принадлежали к различным семьям, не занимались одинаковыми ремеслами; может быть, некоторые из них никогда не встречались при жизни. Единственная между ними связь была их религия, но эта связь стала так крепка, что заменила все другие. Мы только что видели, что Церковь не вменяла верным в обязанность общее погребение и что среди первых христиан были такие, которые выстроили себе в своих именьях частные могилы, куда принимали только своих близких[64]
; но это должно было встречаться редко, и почти все хотели покоиться вместе со своими братьями по вере. Если поразмыслить, это было важное нововведение и указание на новые отношения и на новый взгляд на религию. Почти у всех древних народов религия была неотделима от семьи и родины; христианство первое разъединило то, что древность соединяла; отныне перестали поклоняться домашним или национальным богам, религия стала существовать сама по себе, вне семьи и города и над ними. Многие из тех, что похоронены в катакомбах, наверно, имели где-нибудь в другом месте семейные склепы; другие могли быть погребены среди людей своего положения, с которыми провели жизнь: все захотели покоиться на одном из больших кладбищ христианских. Они охотно отказались от соседства с родными и друзьями, на что до тех пор смотрели как на одно из самых больших утешений в смерти. Они заняли свое место подле незнакомцев, часто прибывших из самых отдаленных краев, с которыми их связывала одна вера. Рабы, вольноотпущенники и люди свободные, греки, римляне и варвары – все забыли всякие различия, состояния и происхождение и помнили только общую им всем религию. Ничто не было так противно древним обществам, как отделение семьи или государства от религии, которое тогда произошло; это дело христианства, и в катакомбах оно выступает с наибольшей наглядностью.Вот мысли, прежде всего приходящие на ум, даже когда ограничиваются беглым осмотром этих длинных галерей. Если имеешь время присмотреться к ним ближе, интерес и любопытство увеличиваются. Подумаем о том, что катакомбы – самый древний памятник христианства в Риме. Другие появляются только с четвертого века, то есть с эпохи, когда догматика уже выработана, когда новая религия нашла искусство и язык для выражения своих верований. Ни один из них не напоминает о времени исканий и борьбы, ни один не сохранил воспоминаний о героических временах церкви. Впрочем, они слишком часто были реставрированы и переделаны, они приняли слишком современный вид. Что осталось действительно античного в базиликах Константина? Сколько нужно труда, чтобы представить себе, каковы должны были быть церкви Св. Лаврентия, Св. Пракседы или Св. Агнии, когда их только что выстроили? Катакомбы сохранились лучше. На их долю выпала удача быть почти забытыми и утраченными вплоть до времен Бозио. Если после этого случалось иногда, что их опустошали алчные любители или неумелые исследователи, по крайней мере не переделывали их под предлогом поправки. Это самые ценные остатки, самый подлинный свидетель первых веков христианства, и нет в Риме памятника, который бы лучше воскресил перед нами эти первобытные времена, так мало нам знакомые, но которые мы так хотим знать.