Архетип Апокалипсиса

В результате мистику дается возможность заглянуть в глубины коллективного бессознательного, в область трансперсонального. Однако то, как именно воспримет провидец свой опыт зависит от той религиозной традиции, в которой он живет и мыслит: она услужливо предоставит ему целый набор символов и образов для того, чтобы он смог описать увиденное. Откровения, конечно же, могут быть очень разными, но они всегда поступают из одного источника – коллективного бессознательного. И, что характерно, сами мистики неизменно трактуют опыт видения как нечто бесценное, как ярчайшее событие в их жизни. Тем не менее, как я уже говорил, здесь не может идти речи об активном воображении, равно как и об индивидуации. Для того, чтобы запустить процесс индивидуации, необходимо, чтобы сначала эго вступило в активный диалог с «голосом» бессознательного, а впоследствии ассимилировало ту информацию, которая была поднята из бессознательных уровней на поверхность.

Но вернемся к Иоанну. Он «обратился», и вот что он увидел:

Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. (Откр.1:12-16)

Величайший художник Возрождения Альбрехт Дюрер запечатлел эту сцену на гравюре «Видение семи светильников» (1497-1498), которая вошла в его серию гравюр об Апокалипсисе (см. рисунок 2.1).

Рисунок 2.1.

Видение Иоанна, как и любое видение нуминозного характера, крайне богато образами и символами, я предлагаю вашманию только те, что представляются мне самыми яркими. «Семь золотых светильников» – то, что Иоанн увидел в первую очередь. Здесь можно вспомнить, что ветхозаветному пророку Захарии также было видение семи светильников, которые, как поведал ему Ангел, были глазами Яхве, «которые объемлют взором всю землю»[3]. Когда Яхве давал указания построить арку и скинию– и подробно расписал, как именно их обустроить, - он заказал в числе прочего подсвечник с семью свечами. Иоанн, видимо, удостоился лицезреть первичный, изначальный, «небесный» образ этого семисвечника, предшественника своего земного воплощения. Легко удостовериться, что традиционный вид скинии, которая включает Ковчег Завета, происходит из божественных образов, данных в том видении. Можно сказать, что скинияявляется земным воплощением идеальной – в платоническом смысле – идеи.

Итак, как сообщает нам Захария, семь светильников соотносятся с «очами Господа, которые объемлют взором всю землю». Юнг обращается к этой детали в «Ответе Иову». Он рассуждает о том, в начале книги Иова Сатана появляется на небе после того, как обошел Землю. Как замечает Юнг, «Сатана, вероятно,— одно из очей Божьих, которое «ходит по земле и обходит ее» (см. Иов. 1: 7).»[4], - также, как и остальные огни божественного светильника. Поистине, «Глаз Господа» – один из тех образов, символические трактовки которго неичерпаемы, и мы к нему еще вернемся, но должно отметить уже сейчас, что в самом начале книги Откровения кто-то смотрит и наблюдает: всматривается в эго.

«Семь светильноков», «Семь звезд» в начале Октровения также отсылают к семи планетам. Библия часто обращается к числу семь. В книге Откровения семь церквей подвергаются наказанию. Число семь крайне важно, и мы еще поговорим об этом позднее.

Следующий достойный упоминания образ – фигура «подобного Сыну Человеческому». Пред нами прямая цитата из видения пророка Даниила. Само видение было записано около 165 г. до н.э., однако сам образ более древний, впервые он упоминается в книге пророка Иезекииля, которую относят к 575 г. до н.э.: в ней сам Иезекииль назван «сыном человеческим». В неканонической – хотя ранние версии Библии включали ее в канон –книге Еноха (около 100 лет до н.э.) также всплывает эта фраза. И, конечно, о чем говорит и Юнг, никто иной как Христос напрямую отождествляется с Сыном Человеческим, в том виде, как его трактует Енох. Сам Христос открыто назвал себя «Сыном человеческим» около 30 г. н.э. Таким образом, к тому моменту, когда книга Откровения была написана, т.е. к 95 г. н.э., понятие «человеческого сына» претерпело значительный сдвиг в употреблении. Юнг предлагает следующее объяснение: Яхве стал ближе к человеку, поэтому и назвал Миссию, наделенного божественной природой, «Сыном Человеческим».