Архивы Дрездена: Грязная игра. Правила чародейства

Тень Дейрдре повернулась к отцу. Грустно улыбнулась. Затем подплыла к рычагу, обхватила его призрачными руками и потянула. Свет в камне начал усиливаться, становиться ярче, последовала вспышка – и он погас, а вместе с ним исчезла тень Дейрдре и камень. Проход открылся.

Из него струилось сияние.

Золотистое сияние.

– Дамы и господа, – произнес Никодимус спокойным голосом, – мы это сделали.

Глава 40

Мгновение я стоял, потрясенный поступком Никодимуса.

Я пытался представить, что могло бы заставить меня поступить подобным образом с Мэгги. Тщетно. Я бы пошел на все, на все, что угодно, лишь бы защитить свою дочь.

«Однако ты охотно перерезал горло ее матери, – услужливо подсказал горький голосок. – Чем ты лучше?»

Нет. Я был лучше. То, что я сделал со Сьюзен, было отчасти ее решением, и мы поступили так, чтобы спасти Мэгги, а заодно десятки сотен, если не тысяч, даже миллионов будущих жертв Красного двора.

Ради чего Никодимус обрек свою дочь на смерть? Ради чертога, залитого золотистым сиянием, которое…

Ладно.

Мне не свойственно то, что большинство людей зовет жадностью, но…

Мы все шагнули вперед, к этому золотистому свету. Даже Майкл.

– Вот и все, – тихо произнесла Анна Вальмон.

Эшер сглотнула и нервно хихикнула.

– Как вы думаете, что там?

– Богатство и слава, детка, – ответил я. – Богатство и слава.

– Дрезден, Эшер, проверьте, нет ли магической защиты, – приказал Никодимус. – Вальмон, механические ловушки. Геносква будет сопровождать вас и защитит, если появится стража.

– Я думал, что после трех врат нам ничего не грозит, – заметил я.

– У меня неполная информация о том, что там дальше, – ответил Никодимус. – Полагаю, сейчас удачный момент для вмешательства каких-нибудь мифических сил.

– Он прав, – согласилась Вальмон. – Тебе ничего не грозит, когда ты забрал добычу, смылся и напился.

– Майкл, идем с нами, – позвал я. – На случай, если нечто большое, злобное и вонючее попытается убить меня.

Геносква издал рассеянное рычание. Его глаза-бусинки блестели, отражая золотистое сияние.

– Да, конечно, – откликнулся Майкл. Он не стал убирать Амораккиус в ножны, а держал его на груди: одна рука в перчатке касалась лезвия, другая сжимала рукоять.

– Грей, следи за выходом, – сказал Никодимус. – Если заметишь что-то, предупреди нас.

– Как же я заберу свою часть добычи? – поинтересовался Грей.

– Я сменю тебя, как только возьму Грааль.

Грей неохотно кивнул:

– Хорошо.

– Дрезден, – произнес Никодимус.

Я двинулся вперед, с Эшер по правую руку и Вальмон по левую. Майкл и геносква шли следом. Я заметил, что геносква не издавал угрожающих звуков и не делал угрожающих жестов по отношению к владельцу Амораккиуса. Настоящим злодеям мечи внушают опасение.

Я покачал головой и сосредоточился на деле, навострив магические чувства и выискивая стражей и заклинания, незнакомые энергии и сущности. Эшер рядом со мной занималась тем же самым, хотя, по моим ощущениям, она настроилась на чуть иную волну, магически выражаясь, и вынюхивала более утонченные ловушки, иллюзии, психические фугасы. Она бы не смогла заметить многое из того, что замечал я, но, вероятно, с большей эффективностью обнаруживала то, на что настроилась. Вальмон достала из сумки старый добрый фонарик, которому не грозило сломаться в нашем присутствии, если только мы не начнем швыряться магией по-настоящему. Она медленно, тщательно освещала им пол и стены впереди, высматривая тени от проволочных растяжек, нажимных пластин и прочих дьявольских механизмов, о которых ей все было известно.

Медленными шажками мы добрались до арки и вошли в туннель. Я напряг чувства до предела.

Ничего.

А потом мы оказались в хранилище Аида.

…Это…

…Э-э-э…

Представьте сокровищницу Смауга. Теперь представьте, что Смауг страдает от кошмарного обсессивно-компульсивного расстройства и фантастически хорошего вкуса.

Это бледная тень того, что было на самом деле, такое нужно видеть собственными глазами, но иначе я описать не могу, добавлю разве что: глядя на сокровищницу Аида, я почувствовал себя помоечной крысой, которая прогрызла себе дорогу в кладовку. Мое сердце бешено колотилось. И я на сто процентов уверен, что мои зрачки в том момент превратились в знак доллара.

Свет испускали вытянутые вверх и вперед руки двух двадцатифутовых золотых статуй, установленных по центру сокровищницы. Я обошел их сбоку, чтобы разглядеть детали. Каждая из ни изображала трех женщин, стоящих спиной друг к другу, образуя при этом треугольник; ладони рук были вознесены к потолку. Старуха. Зрелая дама в полном расцвете сил. И девушка на пороге юности. Свет от одной из скульптурных групп был золотисто-зеленым. От другой отливал ледяным цветом морской волны.

При виде этой картины мое сердце заколотилось еще сильнее.

Я встречал этих женщин. Я узнал их.

– Это Геката? – прошептала Эшер, с благоговением глядя на изваяния. – Триединая богиня перекрестков?

– Э-э-э… Да, возможно.

А может быть, это Мать Зима или Мать Лето, Мэб или Титания, Сарисса или Молли Карпентер. Но я промолчал.

Я отвел глаза от увиденного и заставил себя оглядеть сокровищницу.