След утиный на глине да мох, да осокакраесветного лета, замерзшего ягеля лепет,мощи выбитых шпал, мерзлоты худосочные дети,бездорожий осенних с ромашками склокаи огарок охотничьей темной избушкиизмеряющей осень сырым немигающим оком,и, как паперть, где денно и нощно торчат побирушки,берег в зарослях ив, ослабевших от кровопотери —стекленеющих ив, что и верят всю жизнь и не верят,что зима не придет: так больные, случайно подслушавоб исходе своем, вспоминают о Боге, но что они помнят,облетая, как известь – салатная известь покинутых комнат?А еще этот ветер, что по свету бродити не может найти то, чего не бывает в природе,а еще эти тучи над Обью – берлоги влекомыхв этот мир небожителей в шкурах медвежьихи стойбищ дымы, и остроги,и «тоска лагерей», а еще – ивняковые боги,самоедов твоих, а еще – сталактиты сияний во тьменепробудной…Что за знаменье имя твое, Салехард,городок на мысу, остов льдами затертого судна,что за знак – отходящая от заморозки и снова предзимняя тундра?А полночное столпотворенье светил над сугробом аэровокзала,что родного мне дома родней, этот свет запоздалойхудосочной весны?Это я. Но зачем твое солнце-ярило,проступая, как кровь сквозь бинты, сквозь обдорское небо,строганиною света подростка вскормило,высекая его Галатей из слепящего мрамора снега?И не помнит вода, сколько пришлых и разных обмыла,и над мысом Ангальским кричат беспризорных поморников стаи,и всё видят, кто спят по воздушным и прочим могилам,ледоходы твои, Салехард, ледоставы, кривые березки да ивы —берега забытья, где в преддверии тьмы облаков оседали обрывыи сияния жили в ночи, ни на чем зависая.1984, 2017
Октябрь
Отлетали души от деревьеви текла, пустынна и тускла,улица. Куда она текла?А деревья – может быть, с доверьемих зарифмовать и все дела?Да, белы как сажа. Пух да перья.Свет ли там? Пожалуй, полумгла —полусвет. Забудь меня. Не верь мне.Длился вечер. Плавала зола.и меня к невидимым деревьямглаз не отводившая звала.