Арлекин

Обернувшись, я нашла взглядом говорившего. Он смотрел на Малькольма, умоляюще протянув к нему руку. Во мне было начала нарастать злость, но потом я ощутила его мысли, почувствовала его страх. Он был гетеросексуалом, но его тело отреагировало на голос Жан-Клода. Просто на голос, на слова; Жан-Клод даже не пытался воздействовать с его помощью подобным образом. Пока не пытался. Как бы я восприняла, если бы мое тело отреагировало на голос женщины-вампа? Эта мысль заставила меня вспомнить о Белль Морт. Она воздействовала на меня больше, чем просто голосом. От этого воспоминания жар прокатился по мне волной, приливая к лицу. Я загорелась от одной мысли о ее теле, ощущении ее рук на нем. Потом я вспомнила вкус ее губ, сладость помады, шелковую кожу под моими пальцами… мне даже пришлось потереть пальцы о свою кожаную куртку, чтобы избавиться от этого ощущения. Но это не помогало. Ощущение ее кожи прилипло к пальцам, словно паутина, от которой невозможно было избавиться. Натаниэль потянулся ко мне, но я отскочила и покачала головой. Предупреждающе выставив перед собой руки, я начала пятиться назад по проходу. Мне нужен был Жан-Клод или Ашер. Нужен был кто-то, кто понимал силу Белль лучше меня. Может, это просто реакция на то, что она вытворяла со мной во сне, но на это рассчитывать было бы неосторожно с моей стороны. Если она собралась снова попытаться захватить надо мной контроль, то мне нужен кто-то, кто помог бы этому сопротивляться.

Не уверена, что Коломбина поняла, что происходит. Возможно, она решила, что это ardeur и захотела воспользоваться этой брешью, которая показалась ей нашим слабым местом. Она снова направила свою силу на паству, но сделала это так мощно, что предыдущая попытка показалась только разогревом. Тогда она просто притворялась, что ударила. А теперь ее сила пронзила вампиров, словно пылающий меч. Там, где он их касался, они начинали орать, и связи со мной и Жан-Клодом начинали рушиться. Такое впечатление, что она могла в буквальном смысле отрезать метафизические связи, как непрочные веревки.

Одна из вампиров, чья связь с нами была перерублена, с криком упала на четвереньки в проходе, прямо у моих ног. Не знаю, что она чувствовала, но ей наверняка было больно. Еще один протянул ко мне руку, его серые глаза были широко раскрыты. Он закричал:

- Мастер, помоги мне!

Но тянулся он не к Малькольму и не к Жан-Клоду, а ко мне.

Я взяла его за руку, даже не задумавшись. Его рука была больше моей, так что она обхватила мою полностью, но, едва он ко мне прикоснулся, как сразу перестал орать. Он вышел из-за скамейки и повис на мне. Он цеплялся за меня так, словно я осталась единственной безопасной гаванью в мире. Я крепко обняла его в ответ, и ощущение кожи Белль Морт ушло, сменившись ощущением реального мужского тела в моих руках. Девушка на полу подползла ко мне и вцепилась в мою ногу. И она сразу же перестала кричать.

Девушка обхватила наши ноги - мои и неизвестного вампира. Я принадлежала линии Белль Морт. Я знала, как унять боль. Я знала, как вернуть их, сделать их снова своими.

Я подняла лицо к сероглазому вампиру. Он наклонился ко мне, и я, взяв его лицо в ладони, приподнялась на цыпочки. Его рот нашел мои губы, и мы поцеловались. Губы его были сухими, нервными, напуганными, но я сумела сделать то, что раньше никогда мне не удавалось: смогла вызвать толику ardeur’a. Теперь-то я поняла, словно на меня внезапно снизошло озарение, что ardeur’у вовсе не обязательно быть океаном. Достаточно одной капли, чтобы только смочить губы. И я передала ему эту крохотную часть силы, вдохнула ее ему в рот. Обнаружила обломки того, что сломала в нем Коломбина. Она сделала это с силой, причинив боль, что должно было послужить предупреждением. Она показала им муки, огонь, способный сжечь и уничтожить их, если они не захотят ей повиноваться. Я же предложила поцелуй. Предложила нежность. Любовь, наконец. Если бы за несколько мгновений до этого я не попробовала на вкус силу Малькольма, мне бы это, скорее всего, не удалось. Но его намерения были настолько чисты и неэгоистичны, что ardeur словно обнаружил для себя новое блюдо. И я подала им это блюдо, предложила выбор. Я предлагала им спокойную воду и безопасность. Коломбина же предлагала насилие и наказание. Она угрожала. Я обещала.

Я отбила их поцелуем, прикосновением. Они скатывались со скамеек, а я шла между ними. Дамиан и Натаниэль помогали мне, продвигаясь через толпу, прикасаясь и целуя прихожан. Ardeur обрел мягкость, какой я никогда раньше в нем не чувствовала.

Сила Коломбины потухла, смытая волной доброты. Волной прикосновений и целомудренных поцелуев. Волной, предлагавшей помощь. Мы спасем вас. Мы заберем вашу боль. Коломбине стоило бы помнить, что эти люди отдали все, что имели, все, чем они были, чтобы о них позаботились, чтобы помогли утихомирить их боль. Эту приманку используют любые культы - обещание любящей семьи; то, что люди считают любовью. Но любовь - это вовсе не отсутствие боли, это рука помощи, протянутая в тот момент, когда ты переживаешь эту боль.