Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Он еще успел поделиться планами со Слепиковым, вернувшимся в Москву на день раньше остальных, обрадовался восторженному «да!» главного режиссера и сразу начал строить планы на своего Сенеку. Но на четвертый день по возврату в столицу и родной театр Армен по дороге в буфет опрокинулся навзничь.

К счастью, она была рядом.

В глазах у него было удивление, понимания того, что произошло, в них не было нисколько.

Но вовремя примчалась к театру скорая, вовремя погрузили железного Армена в машину и ей, Романюк, разрешили сопровождать его до Первой Градской.

Вовремя, уже в приемном покое ему провели магнитно-резонансное обследование, вовремя установили, что это инсульт, вовремя поместили в реанимацию, а перед ней вовремя закрыли дверь и попросили уйти.

И вовремя, то есть в момент, об инсульте узнали все и сразу в театре. Так беспощадно-весело устроены люди.

71

Переход количества в качество.

Пианистка и завмуз Виктория Романюк слышала что-то об этом законе диалектики, толком не понимала, что он означает — теперь поняла.

Она звонила в больницу каждые два часа, рвалась к Армену и каждый раз получала отказ.

Первые две ночи спать не могла. Непривычно, непонятно было видеть рядом с собой пустую подушку, она касалась рукой наволочки, небольшого углубления, где обычно лежала его голова, и ей казалось, она чувствовала его тепло и даже его запах. Это было странно, это было так.

На третий день разрешили.

Сердце ее от этой новости застучало тяжко, гулко, тревожно. Но первым делом она посмотрела на себя в зеркало и привела себя в женский порядок.

И поехала тотчас с единственным разрешенным продуктом — минеральной водой. К счастью нашла его любимую армянскую Арзни в Магнолии, через дорогу от дома.

Сначала встретилась с лечащим врачом, молодой красивой женщиной-дагестанкой Джавгарат Джафаровной. В телефонном общении уже знакома с ней была, теперь увидела воочию.

Переговорили подробно, но спешно — она рвалась к Армену, потому была невнимательна — но главное она услышала.

Вошла в реанимацию в сопровождении медсестры. И остановилась от непривычности картины.

Первое, что увидела: лежит на спине в позе покойника, и глаза закрыты. И ужасная серая сухая щетина, облепившая три четверти лица, и трубочка в носу, и на стойке у кровати повернутая проткнутой пробкой вниз нежного, небесного цвета нейлоновая канистра, из которой вьется шланг, кончавшийся иглой, вонзенной в вену в мягком изгибе его локтя. И кап-кап-кап — в надежде оздоровления капает в его организм бесцветная жидкость.

Медсестра проверила приборы, капельницу, кивнула: можете подойти, сейчас ему лучше. Сказала и вышла…

Она сделала всего лишь шаг, и почувствовал.

Глаза открыл и долго смотрел на нее.

Его обычные, темные, полные смысла кавказские глаза. Но обычной иронии и блеска в них не было, было что-то другое, что — она понять сразу не смогла.

— Видишь, — негромко сказал он, — я как Гамлет, тоже обосрался.

Она подошла совсем близко, взяла его свободную от капельницы руку, развернула ладонью к себе и приложилась к ней губами. Он поморщился.

— Мелодрама, — прошептал он. — Не терплю.

— Молчи, — сказала она.

Но руку, его белую руку опустила на белый пододеяльник.

Он смотрел на нее молодую и сильную и представлял ее на своих похоронах. «Молодая жена оплакивает героя», придумалась ему картина из жизни античной Греции. «Смешно, — подумал он. — Смешно и поучительно, — подумал он, — сам так захотел. Театр. Снова театр. Всюду и всегда театр. Шекспир был прав. Как там старый лис Иосич? Плохо, что я на ней женился. Хорошо, что женился. Даже в халате видно, как она хороша. Попка достанется, конечно, другим, но и мне кое-что сладкое отломилось. Сладкое — на самый конец, как у мамы после окончания всего обеда. Причем здесь мама?.. После моей обкатки она прекрасная будет жена. Плюс музыка. Кому-нибудь достанется. Кому? Идите, налетайте все, я добрый, я благородный. „Идите все, идите за Урал, я открываю место бою стальной орды, где дышит интеграл с монгольской дикою ордою“. Мать моя, причем здесь Блок? Распад, финал, точно финал, финальная стадия…»

— Финал, — повторил он вслух. — Прилетели точно к финалу. Я всегда чувствую, когда спектаклю необходим финал.

— Прекрати, Армен, — сказала она. — Мне не нравится, когда ты слабый. Дай-ка еще раз руку…

Их ладони осторожно сошлись над койкой.

— …Жми, — сказала она. — Хочу видеть, сколько в тебе осталось сил.

Он сжал ее пальцы, и она вскрикнула.

— Рановато для финала, — сказала она, потряхивая освобожденной рукой. — Начало второго акта, не более. Твое рукопожатие заменяет монолог главного героя перед подвигом.

— Талантливо сыграла правду, — сказал он. — Об одном прошу: забери меня домой. Честно скажу, хочу сдохнуть дома.

Теперь поняла, что новое появилось в его глазах. Смирение. Что было для нее совершенно недопустимо.