— Мы покажем вам сегодня несколько эпизодов из жизни римского императора Нерона, — как зверь, громко хрипел он в зал и, одновременно, по указанию режиссера Гончарова, нарочито касался причинного места на красных плавках. Плавки сразу же, на первой репетиции не понравились Армену, он хотел заменить их на что-нибудь не такое ярко-эротичное, за что получил оглушительный, как хлыст, окрик Гончарова. «Ты Нерон! — кричал он. — Красные плавки и бугор под ними — непременная часть образа! Ты не армянский крестьянин, отныне ты входишь в историю как император Рима, великий извращенец и великий насильник! На тебе кровь! Ты изнасиловал и убил сотни людей, для тебя „великий римский народ — быдло!“, ты кончил тем, что сжег Рим! Ты подослал убийц к собственной матери, которая почуяв неминуемую смерть, раздвинула ноги и крикнула: „Поразите меня в чрево, породившее это чудовище!“, — что убийцы и сделали! Спрашивается, какой у тебя любимый цвет? Красный! Цвет крови, преступления, безудержных страстей! И кончим на этом разговор!»
Гончаров, как всегда, оказался прав. Уже на третьем представлении Армен понял, что без красных плавок Нерона играть нельзя, не получится Нерон.
Ах, какой это был спектакль, какой успех! Публика годами висела на люстрах! Он устал от цветов и премий — и то, и другое одинаково не терпел, особенно пахнущие гробом цветы… Но лишние билеты спрашивали еще в подземном вестибюле ближайшего метро, едва ты ступал из поезда на перрон…
Вика разглядывала в иллюминаторе облака, не знала, несчастная, какие воспоминания обуревают любимого супруга, дремавшего рядом.