Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Насчет знамени и чести Осинов понял не совсем. Хотел спросить, но уже скрипнула тронутая Викторией дверь и поехала в сторону, обнажая коридор с панорамными окнами на красные симферопольские крыши.

Осинов коротко кивнул, переступил порог, шагнул на толстый ковер коридора.

«Не за здоровьем ты в Москву летишь, — думал он, окуная ноги в мягкий ворс ковра. — Ты просто бежишь, матерый охотник, от неудачной охоты. Был бы успех — ни за что бы ты не уехал, я, Армен Борисыч, тебя знаю хорошо. Бросив армию, Слепикова, артистов и меня ты бежишь от позора, Наполеончик. Правильно делаешь. Беги. От позора все равно не убежишь. Достанет он тебя, накроет паутиной в сети, измочалит в разговорах и сплетнях, и эхо позора станет во сто крат громадней самого позора. А пьесу мы вам найдем. Найдем не сомневайтесь, такую, чтоб вы сами… до полного облегчения…»

Ему вдруг стало легко и весело, и сон совсем улетучился. Дошел по пути до какого-то номера и решительно, несмотря на позднее время, постучал в дверь спартаковским паролем: два коротких, три длинных. Позвонить бы мог, невежа, заранее — не стал звонить, постучал наверняка, знал, здесь его ждут всегда.

Завлит не ошибся. Дверь вздрогнула как живая, слегка отворилась и послышался знакомый голос:

— Заходи, спартачок!

Некрупный завлит, мужчина Осинов крупно шагнул короткими ногами в образовавшуюся щель, произнес воспитанное «здрасте» и оказался в компании двух выдающихся актеров современного театра. Саустин коротал ночь с бутылкой крымского и Башниковой, Башникова пила тоже самое, и коротала, соответственно, с Саустиным.

Чуткий художник, артист и режиссер Олег Саустин заметив, что друг при смерти, поспешил его усадить, для чего молниеносно пересадил на кровать Башникову.

Едва не промахнувшись, Осинов сел на стул, выпил поднесенный ему бокал красного, звучно выдохнул пары и, презрев закуску, индифферентно озвучил новость, умолчав об угрозе собственной смерти.

«Хм, — хмыкнул Саустин. — Хм, — повторил он хмык, — все логично, что и требовалось доказать».

Чуткий художник ведущая артистка Башникова ничего не поняла, но на всякий случай кивнула в поддержку любого мнения любимого партнера.

— Картина мира снова изменилась, — сказал Осинов, а про себя быстро подумал о том, что надежный принцип «ни вашим, ни нашим» более ему не подходит. Следует определиться и вступить в драку — Твоя бывшая гуляет по борщу и командует как бульдог. Похоже, после происшествия в аэропорту она окончательно захватит власть в театре. Нам с тобой не жить.

— Хм, — хмыкнул Саустин. — Хм. Не торопись с диагнозом. Надо подумать.

Он и вправду хотел подумать и не горячиться, но для чуткой Башниковой любой намек на «подумать» означал беспрекословную команду на выход и обиду за то, что в ней, как и у многих дам, это «подумать» нестыдно отсутствовало с самого рождения.

— Думайте, мальчики, — сказала она и поднялась. — Пойду спать.

Думала, остановит, думала, не будет думать — не сделал ни первого, ни второго. Испустив собственный хмык разочарования: «зачем звал?», — Башникова исчезла, и внешне мужчины не отреагировали.

«Ушла и слава богу, не до нее», — подумал Осинов.

«Далеко не уйдет», — подумал Саустин.

Осинов добил красное, плавно, как и друг его, перешел на белое крепкое и спросил друга в лоб:

— Ну, и где твой Шекспир?

— Подлинный Шекспир всегда у тебя, — отозвался Саустин.

— Ты обещал, говорил, что придумал такое, что классик отдыхает. Ты пойми: он именно сейчас нужен, твой Шекспир. Сейчас, Олег. Срочно. Стратегия нам с тобой ясна, нужна правильная тактика иначе будет как в тот раз.

— Как в тот раз не будет.

«Достало его, — подумал Саустин. — Достало и озверел, самоконтроль на пределе. Значит, готов к восстанию, победе или смерти. Но мы в разные стороны стреляем, он метит в мучителя Армена, я — в любимую женушку. И своего Шекспира, пацаны, я ему не дам, стремно — поведется и запросто предаст. А, если знать не будет, значит, не предаст — вот, я о нем же забочусь… Пусть своим обходится, английским классиком. А своего Шекспира я сам придумал, сам пенку сниму, вот такой я нехороший хороший человек, опять бьюсь за справедливость: театр — территория войны… Мне бы успокоиться, смириться, плыть дальше как кораблю по жизни и сцене, но я не корабль, движки у меня не железные, и просто так я не плаваю — она меня унизила, наплевала и растерла, и я ей отомщу лично. А Юрка, он не узнает никогда что такое мой Шекспир — если я сам рот не открою. Кстати, неизвестно, состоится ли мой Шекспир вообще или весь мой хитроумный план только заумная виртуальная реальность, далекая от жизни? Надо бы проверить, надо, самое время подъехало — и почему бы, кстати, не сегодня, не сейчас?..»

— Давай спать, Юрок, — сказал он вслух. — Вино кончилось.

— А Шекспир?

— Он тоже хочет спать. Расскажу сегодня — не заснешь. Завтра. Обрати внимание, все самое лучшее случается с нами, как говорит дед, двуногими, завтра.

— Я доживу, не надейся, — многозначительно молвил Осинов и протянул другу руку.

Обнял и ушел.

А следом за ним, с трехминутным разрывом, негромко покинул номер Саустин.