Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Директорство свое она отрегулировала с такой четкостью, что, отсутствуй она в театре неделю, все составы театра будут работать самостоятельно, надежно и без нее — такова, по ее мнению, была высшая ее директорству и ей похвала.

Но не театр был главной ее заботой.

Как было заранее решено, она потащила Армена по врачам. Невролог, эндокринолог, кардиолог, анализы — она заставила его пройти всех специалистов, сдать все анализы и получить добро на дальнейшую жизнь. Он его получил. Но чего стоят медицинские прогнозы?

Энергии и настойчивости ей хватало, все, что она делала, она делала ради Армена. Чистая питьевая вода для него — с гор Кавказа, свежие овощи — прямо с подмосковной грядки, фрукты — только утром сорваны с деревьев, и всегда парное мясо или свежая рыба и свежий душистый хлеб. Все было для него. Она его любила.

Сознание ее и всемогущее подсознание были единодушны в том, что Армен есть ее большое счастье, ее любовь, ее будущее и вся ее жизнь. Потому он должен быть здоров. Потому, любя Армена и таская его по врачам, она заботилась не только о нем — она старалась за двоих, а вдруг и за третьего…

Когда он сопротивлялся врачеванию, она повышала голос. Едва заметно, чуть-чуть, этого оказывалось достаточно, великий артист подчинялся.

Не столько потому, что был болен, а потому, что забота ее о нем и волнения ее за него были ему приятны — давно уже был он этой роскоши лишен американской бросившей его женой. «До встречи с Викторией, — говорил он себе, — я каждую минуту мозгом и кожей чувствовал одиночество. Которого, слава богу и слава ей, теперь не стало, мозг и кожа отдыхают».

76

Премьера Нерона и Сенеки прошла шикарно.

Прежние и новые друзья театра поздравляли Армена с успехом, он и сам чувствовал, что все прошло неплохо, но мнение публики даже для самого независимого, самого великого артиста все равно приятно.

Мало кто помнил Сенеку в далеком Гончаровском спектакле — отныне и до века главным российским Сенекой останется Армен, тем более, что так точно — снова спасибо Гончарову — легла роль римского мудреца на его личную армянскую мудрость.

Об этом говорили на банкете. А также о несомненной удаче Саустина в роли Нерона.

На исходе третьей горячей рюмки вдруг сошло на Армена простое как мычание открытие: он снова вспомнил Гончарова и его наказ и снова поразился тому, что Андрей Александрович всегда прав.

Оставь ученика, услышал он голос Гончарова. Назначь его пока своим заместителем, так, когда-то сделал я, назначив своим замом тебя. Назначь самого достойного, самого талантливого и, главное, самого верного. Сделай так, Армен, и твой театр обретет будущее.

Банкет был в разгаре. Элита художественно веселилась. Двигались рты, слышались речи и смех, звенело стекло, постукивали ножи и вилки.

Но взглядом холодным и трезвым окинул Армен банкетное сообщество и актеров своих и сам себя спросил: кого?

Слепиков — первая кандидатура, подумал Армен. Талантлив, верен, но пусть меня, Васильич, простит, будущего у него нет. Эвентян, Анпилогов, Анненков — любимые ребята, но не худруки, сказал себе Армен. И взгляд его, холодный и трезвый, остановился, замер на подвижном лице Саустина, о чем-то спорившем с Башниковой. Он, мгновенно понял Армен, он, попадание не в бровь. Талантлив, молод, живуч. И, по большому счету, верен, заключил Армен. Может взбрыкнуть, но в его преданности театру, стало быть, мне — не сомневаюсь. Он, только он, постановил для себя Армен. В конечном итоге всегда и во всем побеждает талант. Всегда и во всем.

Худрук поднял рюмку.

— За Нерона! — провозгласил он тост. — Я радуюсь редко. Скажу честно, Олег меня порадовал, жму руку.

Саустин был тронут, не более, похвалу худрука воспринял как факт, самому Саустину давно известный — однако высокое и общенародное признание было приятно. «Вот теперь — уж я…», — быстро подумал Саустин, но далее мысль не побежала и осталась понятной только ему. Он приподнялся над стулом, бытом и действительностью, кивнул с пониманием публике вправо-влево и в ответ с благодарностью зааплодировал Армену. Скользнул взглядом по бывшей жене и слегка усмехнулся. Она никак не среагировала. Отстой, подумал Саустин. Вчерашний день. Теперь уж точно сделаю так, чтоб она действительно стала вчерашним днем.

Через час, когда разошлась банкетная публика и в пространстве остались только свои, Армен сообщил о своем решении завлиту. Ревность мгновенно шевельнулась в Осинове, мгновенно, но не надолго. «Пусть так, — подумал Осинов, — пусть не я, пусть Олежек попашет, в конце концов, Олежек не чужой, если что, меня не уволит». Верное решение, кивнул он Армену, одобряю. Тотчас вспомнил, что падение амбиций в человеке есть признак надвигающейся старости, но быстро согласился и с этим. Шекспир и об этом писал, подумал он ему стало легче.

Армен, как обычно, действовал решительно. Поднес к уху телефон, чтоб сразу позвонить готовой к распоряжениям худрука Валечке, но его намерение неожиданным образом было перебито словами сидевшей рядом Виктории.

— Не надо, Армен, — сказала она.

— Что не надо? — удивился он.