Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

С фасада объекта культуры нахально глазела на улицы и чуть дышала на ветру многометровая, бело-красно-зеленая надпись СИРЭНЬ в игривых цветочках и подлых кудряшках орнамента.

Предчувствие приказало ему остановиться.

— Стой, — сказал Армен.

— Нет проблем.

У входа он заметил разодетую людскую колготню, обилие лимузинов, в том числе с флажками, и машин телевизионных — старому охотнику Армену все стало ясно.

Готовилось нечто не для пап и мам — обычно скромное, рядовое, почти рабочее представление для своих.

Готовилось нечто рекламное, пафосное, большое и шумное. Из машины он уже видел гостей и некоторых из них, именитых, узнавал. Он знал атмосферу и запах премьеры. Он ее почувствовал и обмануть его было невозможно.

Его трясло от возмущения.

Соображал несистемно, сполохами, мазками.

Значит, она это сделала. Шуструшка. Сделала, пока он в больнице бьется с сахаром то есть со смертью. Сделала, рассчитывая на собственный триумф без него.

Сделала без его разрешения, одобрения, присутствия, без того, о чем он ее просил и что она ему обещала. А кто ей разрешил? Или есть в театре человек главнее его? Значит, есть, она так считает, что есть. А что, собственно, он ей не разрешал? Врать? Нет проблем. Об этом разговора не было. Пусть врет. Она получит свой триумф. Получит до полного конца.

Теперь у него задача конкретная.

Надо увидеть. Не ее — «Сирэнь».

99

Проникнуть в театр и увидеть как она обделается. Обязательно стать свидетелем триумфа, чтоб не со слов товарищей артистов, а присутствовать лично!

Но как проникнуть, чтоб не заметила публика и легавые псы журналистики, вынюхивающие повсюду мерзость сенсации? Как?

Он сыграл роли в десятках детективов, но такой роли у него еще не было. Кино — искусство факта и достоверности, не давало ответа на вопрос, театр — искусство фантасмагории, аллюзий и перевоплощений, основанное на вере и магическом «если бы», только он мог помочь. Эфрос, Гончаров, Захаров, вы все об этом знаете, — подскажите, как?

Они подсказали.

Попрощавшись с Ашотом, Армен волшебно и негромко закашлял «кхе-кхе — кхе» и согбенным стариком ступил на тротуар в скромной сторонке от входа.

Шапку-натягушку перевернул на макушке ярко-желтой подкладкой наружу.

И пальцами в секунду вывернул наизнанку веки — красно-синие жилки изувеченных глаз отпугивали встречную публику кровью, язвой и ужасом — этим он пугал до крика друзей еще в детстве. Потом, выпятив губы, Армен отважно извлек изо рта свою подлинную вставную челюсть — от чего тотчас провалился рот и возраста добавилось лет на тридцать. Вдобавок вдруг засюсюкал как старый китаец.

— Халасе? — спросил себя китаец и сам себе ответил: Халасе.

И сделал шаг, и другой, выбрасывая вперед кривые, старые, китайские ноги.

— Халасе? Халасе. Эфрос бы одобрил, Эфрос не боялся уродства. Это лучшая твоя роль, сказал бы Эфрос и поднял бы вверх большой палец.

На контроле билетов «китайца» приняли за китайца, старого, эксцентричного и очень богатого, и никто не осмелился спросить у него билет.

— Халасе, — сказал себе Армен и как китайский болванчик быстро и на ходу всем закивал головой.

Куда идти? В кабинет — нельзя, она может быть там, он не сорвет ей спектакль, он сорвет представление себе, лишит себя удовольствия увидеть ее грандиозный триумф.

К Иосичу? Рискованно, непредсказуемо, там наверняка известные люди, Иосич любит подманивать знаменитостей и подвиливать им хвостом.

В ложу? Нет. В радиорубку? Радиста не проведешь. Куда?

Свет! Свет!

Талант подсказал. Талант, как известно, всегда неожиданен — даже для самого носителя таланта.

Он поднялся вместе с публикой по лестнице как старый немощный китаец — из образа не выходил — но в верхнем фойе изловчился и скрылся за маленькой боковой дверцей. Исчез неприметно, незаметно как элементарная физическая частица и оказался на лестнице.

Пыльная винтовая лестница — здесь он, наконец-то, чихнул от души, до сотрясения организма — привела его на самую верхотуру в каморку осветителей. Их было двое в театре — Коля и, кажется, Виктор, он смутно помнил их лица, но это уже не имело значения — любой из них, он это знал, примет его с восторгом и без вопросов. Веки, глаза и драгоценную челюсть он предварительно поставил на место, изгнал из себя «халасе», все атрибуты великого жителя Поднебесной и снова вернулся к себе на Кавказ.

— Коля? — спросил он осветителя.

— Виктор, — ответил прибалдевший осветитель. — Здравствуйте. У меня все в порядке, я готов.

— Вижу — кивнул Армен и взглянул вниз, в зал в надежде увидеть Вику, но не увидел. — Нет проблем, — сказал он Виктору. — Я от тебя посмотрю, разрешишь?

— Пожалуйста, конечно, — сказал Виктор. — Но у меня только один стул.

— Работай, — сказал Армен. — Я так пока постою.

100