Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

— Сынок, — спросил Армен, — скажи честно, ты меня узнаешь?

— Узнаю, — буркнул часовой.

— Доброе утро, — сказал Армен. — Улыбнись, служба!

— Не имею права, — козырнув, часовой вернул Армену паспорт. — Проходите. Вам на четвертый этаж.

«Знаю!» — хотелось крикнуть Армену, знаю, помню, ходил сюда тогда, когда тебя, бдительный ты наш, на свете не было, и ничего, чтоб ты знал, здесь не изменилось — как были попки-дураки на местах, так и остались и останутся, наверное, навсегда — такая у нас страна!

Хотел крикнуть, не крикнул. Принял паспорт, понимающе кивнул охране и прошел в нутро, в самое культурное нутро страны.

А на четвертом — наверное, успели сообщить — его уже ждали. Секретарша, неудавшаяся, похоже, модель с длинными ногами очаровательно расплывшись, ждала у внешних дверей высокого кабинета, за которыми, в предбаннике, сидел не Сам, но только лишь она одна.

— Здравствуйте! Добро пожаловать! Как приятно, какое счастье вас видеть! — последовали восклицания, и так их было много и так они были душевны, что их обилие с лихвой восполнило недостаток оных на суровом КПП внизу.

И под руку его, дорогого, подхватила и самолично затащила в секретарскую, и усадила на мягкое и, кивнув на дверь, мол занят минут на десять, предложила чай-кофе и принялась деликатно расспрашивать любимого артиста о житье-бытье-здоровье, на что Армен отвечал односложно, а по сути, никак, потому что секретарша приторностью комплиментов и мочалкой волос на голове ему не понравилась и беседовать с ней ему не очень хотелось и не время.

Зато сам, точнее, Сам, с которым Армен уже был ранее знаком, освободился быстро и сам, встречая гостя, обозначился на пороге своего кабинета с быстрым умом на лице и готовой к мужскому привету теплой ладошкой руки. И цвет стен у него был теплый, и мебель обита в светлый теплый беж, и глаза у него были теплыми, южными.

И был он деликатен и учтив; в пустых любезностях не рассыпался, но демонстрировал деловой подход и экономил время, свое и редкого посетителя. Классический современный чиновник. Образец, с которого и т. д.

Руку пожал Армену с привычными короткими приветствиями, два-три слова о самочувствии, («чувствую», ответил Армен) усадил гостя напротив, но близко, и сразу к делу — с улыбкой и добрым расположением. К словам не цеплялся, но к мысли приклеивался мгновенно, и беседу — торопил.

— Насчет вашего театра — все-все знаю.

— Да здравствует интернет! — сказал Армен.

— У меня свой интернет. Не обижают, информируют, сообщают.

— Молодцы, — сказал Армен. — Я им премию выдам.

— Именно! Знаю, что у вас положение не такое уж плохое, не то, что в некоторых театрах.

— Спасибо, — сказал Армен. — А будет еще лучше.

— Прекрасно! А я, извините, постараюсь угадать, зачем вы пожаловали, — сказал он. — Разрешите?

— Нет проблем, — сказал Армен.

— Сразу всем говорю, денег на этот год, больше нет.

— Промах, — сказал Армен. — Ноль один, не за этим я пришел. До какого счета мы играем?

Министр симпатично удивился.

— Ну, тогда может насчет капремонта?!

— Это уже ноль два, — сказал Армен. — С таким счетом в лигу чемпионов не пробьешься.

— Может быть, насчет званий вашим актерам?

— Звания в искусстве я не уважаю — мы об этом раньше говорили. Высшее звание актера по-моему — это артист! Или ты артист или не артист! Правда одно звание у артистов все-таки есть. Любимый. Или ты любимый артист или нет. И дает такое звание не власть. Народ.

— Да-да, припоминаю тему. Знаете, я с вами в общем-то согласен, но традиции… Надо бы поставить вопрос… — и министр по русской традиции указал пальцем в потолок.

Длинноногая, тоже по традиции, внесла кофе. Ловко, заметно больше улыбаясь Армену, чем хозяину, сервировала стол. В меру покачивая бедрами, давая возможность мужчинам, оценив ее прелести, поднять градус жизни и беседы, удалилась. Надо бы мне такую завести, мелькнуло у Армена, но только что мелькнуло — мелькнуло и тотчас улетучилось, как забытое и уже не очень ненужное.

— Сдаюсь, — сказал министр и незаметно взглянул на часы — незаметно, но так, чтоб заметил Армен, — я проиграл, в финал не вышел, бит по всем статьям. Я вас слушаю.

Слава богу, добрались, подумал Армен.

— Я по поводу своего директора, — сказал он.

— Ах, все-таки отметить его, извините, ее хотите? Заслужила? Все-таки, я попал!

— Почти, — сказал Армен. — Хочу ее снять и прошу содействия министерства. Прошу вашего приказа. Скажу честно: так надо театру.

— Вот те раз… — Министр глотнул кофе, глазами переварил удивление. — А мне помнится с каким напором, как убедительно вы доказывали обратное… что кроме нее — никто, что такая она выдающаяся, умная, музыкальная и так далее, и так далее, И ведь доказали, я согласился и — по вашей просьбе! — ее утвердил.

Хоть ты и министр, подумал Армен, хоть ты милый, теплый, умный и молодой, но дела театра знаешь только по тому, что видишь на сцене, закулисную жизнь театра ты, дорогой, не знаешь.