Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

— Так было, — согласился Армен. — И все качества при ней остались, но, честно скажу, в главном я ошибся и теперь прошу ошибку исправить. Вы ведь знаете, в театре главное принцип единоначалия как в армии… — он чуть не высказал свой главный и любимый крепостной принцип театра: «барин и палка, барин и палка», но сдержался… — Так вот у нас теперь единоначалия нет — она формально хоть и директор, но люди по традиции идут ко мне, и получается раздвоение, дублирование, необоснованные увольнения, что очень театру вредит… Скажу честно: ее бы в цирк, на эстраду, в гастрольную поездку — цены бы ей не было! Но… не директор она театра! Тем более, не режиссер-постановщик!

— Ну конечно! Я согласен! — возбудился министр. — В первую очередь — она жена!

— Ах, ну да, — с некоторой обидой повторил Армен и кивнул в знак вынужденного согласия.

— Так это у вас семейные разборки! — догадался министр. — Пройдет, мой дорогой, пройдет! У артистов, тем более народных и любимых, это бывает — поверьте мне, знаю. Еще ходатайствовать будете, чтоб я ее наградил — уверен!

«Все идет не туда, — почувствовал Армен, — меня уговаривают и, наверное, уговорят. Меня считают упорным и упрямым, и правильно считают — я кавказец, и я таков, но моя единственная слабость — интеллигентные уговоры. Надо не дать министру возможность себя уговорить, не дать — такова задача!..»

Он собрался понизил голос и выступил с речью. Это было трудно, это было очень трудно, но не трудней, чем любая роль в гончаровском спектакле, и он себя заставил. Включил в себе заложенную в каждом артисте потайную кнопку мгновенного перевоплощения и человеческого соответствия предложенным обстоятельствам. Он смог.

Он был убедителен, глубок и драматичен. Он поведал министру историю ее появления в театре и в жизни, упирая в своем рассказе-игре не на их отношения, но на ее личные качества человека, артистки и директора. Местами, как учили великие, приукрасил, местами сгустил, местами даже подпустил страху и тьмы и получилось на выходе для министра мнение, что Виктория Романюк личность яркая, страстная, нервная, конфликтная, экзальтированная, годящаяся для любых ролей в театре, но только не для директорства или, не дай бог, режиссерства.

Он был так убедителен, что министр впал в легкий шок. Забыл, что перед ним сидит не просто мудрый, искренне волнующийся старик, которому нормальный человек должен верить и волновать которого не стоит и чревато сердечной бедой — но великий артист, способный любую сочиненную фантазию и небылицу оправдать и превратить в стопроцентную быль. Тем более, что небылиц и не было, и весь рассказ изначально был правдой. Так и сказал Армен в заключение и, вздернув палец, будто гвоздь вогнал в темя высокого собеседника:

— Учтите: все, что я сказал — правда.

— Верю, — только и выдохнул продвинутый министр нового образца — Будем думать.

— Думать не стоит, дорогой товарищ министр, все уже продумано, — сказал Армен. — Здесь и сейчас, как говорят про наше театральное искусство, я жду вашего распоряжения. Здесь и сейчас! — добавил он пафоса, и получилась эффектная точка в мизансцене.

Быстр старик, восхищался редким собеседником министр. Быстр, напорист, реактивен, обаятелен — и хотелось бы ему сразу уступить, но я так не могу, я чиновник, я, как говорили в древнем Китае, верный пес на службе императора — я все-таки должен подумать…

— Давайте сделаем так, — сообразил с лазейкой министр, — я не буду вас задерживать, продолжайте свою работу — я сообщу вам о своем решении в течение нескольких часов.

Это было «да», но с некоторой, положенной власти оттяжкой сразу понял Армен. Таковы правила. Требовать иного, мгновенной капитуляции от высокого начальника было бы неэтично и неверно, понял Армен. Власти следует иногда помогать проигрывать, мудро понял Армен.

Он все понял правильно, но решил дожать.

— Я надеюсь, товарищ министр, что одно очко в нашем споре вы отыграли. Надеюсь, ваше решение будет справедливым. Я надеюсь. Потому что иначе, я просто уйду из театра.

Министр ничего не озвучил в ответ, а про себя подумал: перебор. Старик утратил чувство меры, а ведь это главное в искусстве — или не правы античные авторы? Но сказал другое:

— Вы правы: оно будет справедливым.

Расстались высокие стороны весьма дружелюбно, и все же градус дружелюбия был занижен горчиной возникшей проблемы, которую каждый оставил при себе. Зря приезжал, подумал Армен, моментального решения не получилось. «Целую тебя, целую тебя взасос тормозная бюрократия, целую и плююсь», — бормотал Армен, садясь в такси «Яндекс».

«А знаешь, почему ты хочешь от нее избавиться? — вдруг пришла ему в голову совершенно нежданная мысль. — Потому что ты стал слабее ее, ты это чувствуешь и не хочешь иметь под боком человека, который сильнее тебя. Ты не кавказец, на Кавказе с женщинами не воюют. Значит, я не кавказец, — согласился Армен, — я москвич, и я воюю за справедливость».