Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

И наивный до глупости Осинов, обрадовавшийся возможности, что возникает еще один субъект, с которым можно разделить и, тем самым, уменьшить собственную долю вины, с радостью заложил Викторию, не забыв присовокупить, что именно она и есть Козлов и что именно она предложила заговорщикам план долгого изящного детектива. Короче, заложил с охотой, талантливо и воодушевился на новую жизнь.

Худрук сдержал удар. В долгой паузе он пересилил сильную боль в сердце; уже потом вернулась способность анализировать.

«Ошибся с Саустиным, пьесой, театром, ошибся с прежней женой Татьяной, но больнее всего ошибся с последней надеждой Викторией», — подумал он. Потерял чутье и хватку. Нормально. Что есть жизнь старика? Нарастание собственных ошибок… У каждого старого человека есть два пути: смириться и уйти или постараться победить ошибки и жить дальше — но он знает, какой путь выбрала бы мама, и это — его путь.

— Ты не знаешь, что делать? — переспросил художественный руководитель театра. — Я знаю.

Он грубо, через край плеснул себе виски, не дрогнувшей рукой махнул порцию и заговорил новым голосом. Не худрук Армен Борисович сидел сейчас перед завлитом — жестокий и мстительный римский император с кулаками наготове.

— Заваривай премьеру, Иосич, ничего не отменяется! Саустину ни слова — возьмем тепленьким. Или он нас возьмет. Это будет, драчка, Иосич, в которой мы можем погибнуть. Но можем и победить! Это будет честная охота, Иосич! Ты, прощенный завлит, ты со мной?..

Слезы, чистые и крутые, навернулись на наивные глаза Осинова. Ничего он в общем и целом не понял, да и не надо было ему ничего понимать. Услышал главное, что прощен, что премьера будет, и понял, что пойдет за Арменом безотчетно и теперь уже до конца.

Худрук протянул ему салфетку и отвернулся от мокрого зрелища. Слабаков он не уважал. «Человек велик и жалок одновременно, — подумал худрук. — Чаще — жалок», — добавил он, снова посмотрев на Осинова.

36

Он обещал приехать, и она его ждала.

Слушала музыку и все время смотрела на часы, прикидывая, где он, что делает, с кем общается и когда, скорее всего, подъедет. Репетиции закончены, знала она, вечернего спектакля сегодня в театре нет, значит, раз не едет, принимает артистов или завтруппой, может, художника или звуковиков, инженера, хозяйственников, бухгалтерию — да мало ли кого, все в этом театре висит на худруке, хотя и числится он только художественным руководителем.

Чтоб разогнать мысли, занялась дачей, хотя, прежними ее стараниями, дача и без того пребывала в чистоте и порядке. Все равно сменила скатерть и, накинув на себя дутик, по хрупкому говорящему снегу сбегала в ближние лавки, которые уже вызнала, и накупила того, что смогла купить по ее деньгам. Пива, водки или вина покупать не стала, знала, дребедень он не пьет, в хороших напитках Вика не разбиралась, да и вообще, подумала она, предлагать такому человеку на такой встрече выпивку было бы верхом безвкусицы. Зато тортик с голубой розочкой на плешке, колбасу и сыр с рокфорной прозеленью выставила на стол сразу — в окружении чайника, расписных фарфоровых чашек и блюдец, присовокупив к ним цветочный букетик в старинной резной вазочке — получилось, отметила она, вроде бы неплохо, даже можно сказать, миленько.

Опять посмотрела на часы и подумала: вот-вот.

Закончила с дачей и столом, снова навалились мысли.

Спохватилась: а сама?

Побежала в ванную, поправила прикид, прическу, глаза, губы — покончила и с этим и снова подумала: вот-вот…

Женское в ней чувствовало, он приедет не просто так, не для того, чтоб поговорить о музыке, он приедет на главный их разговор, после которого ее судьба может перемениться. Его судьба, кстати, тоже.

И так она хочет, чтоб он приехал, так она его ждет, торопит, любит. Он приедет к ней на любовное свидание. Да, она так хочет. Она хочет только хорошего. Себе и ему. Ему, ему, ему.

Пробило семь, потом восемь, темнота за окном стала черным плотным занавесом.

Но вот кто-то легко постучал в дверь. Вздрогнула. Встрепенулась. Зам. председателя? А может?.. Слава богу!

— Иду!

Последний взгляд по ходу в зеркало и выскочила в прихожую.

Распахнула дверь.

Никого. Шутит?

Выглянула, выступила наружу. Направо. Налево. Холод прошел по ногам. Теплым паром пыхнуло из дома на улицу. Никого.

Бывает, сказала себе и матюгнулась по-театральному, тяжко. С ума только не сходи. Жди и не дергайся, сказала она себе. Вернулась в комнату и что-то поправила на столе.

После девяти действительно стала волноваться. Вот он, смартфон, возьми, позвони, все выясни подсказывала ситуация и здравый смысл. Но звонить не решалась. Что-то мешало. Субординация? Бесконечное уважение, нежелание прослыть наглой и навязчивой? Или старомодная воспитанность, привитая мамой в Белгороде: первым в паре всегда должен звонить мужчина. В какой паре? Разве они уже пара? Глупость, сказала себе Вика, чушь и колеса, сказала она себе, но звонить не решилась.

Зато не зря вспомнила маму, занятие у нее появилось, потому что ждать попусту, без дела было ей в лом. Мигом наладила в планшете скайп и чудо: мама оказалась в доступе.