Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Он смотрел на талантливого, рыжего, с излишней страстью к горчице премьера театра и в душе своей испытывал к нему сочувствие, даже любовь. «Последние дни доживает друган, — думал Осинов, — скоро я ему не понадоблюсь, а он, раз уйдет из театра, вовек не понадобится мне. Ох, уйдет, сердцем чую, уйдет. Не сломает он Армена, не подымет на щит, а, если подымет на полметра — сам по колено в землю уйдет, там и завязнет, как конь без копыт. Слишком тяжел груз и непосильна задача». Подумал так и, как шекспироман, человек литературный, легко нашел точный образ возникшей ситуации: бодался теленок с дубом, где теленком выступает Саустин, а роль дуба блестяще исполняет понятно кто. Вспомнил он, правда, что так называлась книга великого Солженицына и что, по прочтении ее, симпатии читателя оставались на стороне теленка, но быстро себя успокоил тем, что теленок был все-таки не простой, сам Александр Исаич, а дуб, хоть и был зловредным, тупым и бездушным, все-таки был символом неконкретным, пальцем в него не ткнешь, фамилию не спросишь…

Заговорщики, один из которых был подлым двойным агентом, другой простым заговорщиком еще долго пили чай, говорили и шутили как смертники перед последним подвигом.

— Чай вместо пива, — сказал Осинов. — Докатились.

— Перед боем — нельзя, — сказал Саустин. — Победим — отопьемся, я лично целый месяц ставлю. Настоящего, алкогольного, немецкого.

— Круто, — сказал Осинов. — Кстати, о пиве. Видел сегодня Козлова.

— Как она?

— Нормально. Занырнула к Армену. Там и осталась, я ушел. Знаешь, что я думаю?

— Озвучь.

— Она быстрее нас переворот совершит и Армена под себя подомнет. Оружие у нее более совершенное.

Оба хмыкнули.

— Поверить трудно, — сказал Саустин. — Кстати, с «Фугаса» она ушла.

— Вот! Подтверждение.

— Тем хуже для нее. С предателями разговор у нас короткий.

— Смерть?! — первым подхватил благородный гнев Осинов. Забыв на секунду, кто он на самом деле есть.

— Она! — согласился Саустин и протянул другу руку. — Мучительная и долгая. А после — я главный режиссер, ты — худрук. Или наоборот.

Осинов на одну быструю секунду подумал о том, что Саустин, как это часто бывает у талантливых артистов, неумен, легковерен и беспечен и что сам он, Осинов, значительно умнее. Подумать подумал, но виду внешнего не подал, а только сообразил, что вести с Саустиным двойную игру совсем нетрудное, даже приятное дело, поскольку оно разнообразит занудность театра.

Короче, договорились крепить, информировать, взаимопомогать, единым фронтом двигаться к победе.

На этом обед победителей был закончен, потому что столовую в дневные часы поле четырех закрывали до вечернего спектакля, когда она превращалась в буфет для публики. Об этом резким криком оповещала припозднившихся с обедом артистов единственная официантка, пухлая Галя без маникюра, собиравшая со столов посуду.

— Шевелите губами, артистики любимые! Доедайте! — кричала она так свирепо, что убивала последние остатки аппетита у тонких творческих натур. — Столовая закрыта!

Друзья снова пожали друг другу руки.

— Будь, — сказал Саустин.

— До, — сказал Осинов. — Сегодня вторник. Премьеру дед назначает на пятницу. Если не передумает.

— Не передумает. Лоб себе проломит — не передумает. Ты его знаешь.

Разошлись в коридоре как на экваторе.

Осинов пошел к себе, Саустин направился было по лестнице вниз, но вздрюченное нервное состояние, вызванное разговором, не позволило ему попусту и безрезультатно покинуть театр. Надо было успокоиться, надо было наложить пластырь на душевную рану. Он остановился.

На счастье, на беду ли на лестнице показалась Башникова. Вот, подумал Саустин, вот же! Актерский механизм возбудился в нем быстрее разума и первым толкнул на поступок. В три легких прыжка он догнал Башникову и ухватил за руку.

— Что? — она испугалась.

— Не договорили. Не доиграли. Пойдем, — потянул он ее куда-то, еще плохо соображая куда и зачем он тянет артистку.

— Нет! — заартачилась она. — Я ухожу из твоего спектакля. Нет, Олег!

— Я люблю тебя, — сказал Саустин. — Я тебя люблю! — повторил он с такой искренней и сердечной силой, что она ослабила сопротивление.

Это был его театр, это был высокий театр, в который невозможно было не поверить. Артистка Башникова снова поверила, потому что она тоже была рождена артисткой, да еще к тому же женщиной, которая всегда ведется на любовь.

42

Он сказал: «позвоню», и она ждала.

Смартфон Самсунг цвета крови и судьбы лежал на столе в центре гостиной, она под музыку носилась по дому, прибирала и выметала и без того чистое жилище. Музыка в ее строгом понимании была никакой — Битлз, но в ней, в этой музыке были давние ее детские мечты, и они соответствовали моменту.

За окном снова пылил снег; он кружился в свете фонарей и освежал прежние сугробы. Все дышало свежестью и обновлением.

Особенный, волшебный вечер — так ей казалось. Что-то необыкновенное должно сегодня произойти — так думала она.