Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Однако проведя с Арменом час и освежившись хорошим коньяком, Артур удивился еще больше, когда убедился в том, что планы у любимого артиста ясные и действует он определенно и энергично как армянский мужчина во цвете сексуальных лет, и, значит, он обязательно женится, и самое время ему, Артуру, думать о свадебном подарке.

Итак, Армен отдал ей машину, снова заикнулся о женитьбе и снова получил отказ на том основании, что он еще не развелся со своей прежней, окопавшейся в Америке женой. Кстати, это препятствие было, пожалуй, с ее стороны первым разумным и справедливым доводом, он даже хмыкнул от удивления, что оно так разумно, и так справедливо. Но, слава богу, развод в наше продвинутое несказочное интернетное время стал делом плевым и произвести столь оздоровляющую процедуру оказалось возможным с другой стороны земли, в одностороннем порядке и без личного присутствия второй, некогда любимой половины.

Армен Борисович в ускоренном режиме проделал всю операцию. Американская жена принялась запоздало и бешено звонить, уговаривать, убеждать, рыдать в трубку и истерить — все было напрасно, развод свершился цинично и бесповоротно.

Сокрушив последнюю преграду, он предъявил Виктории чистые бумаги как достаточное основание для праздничного похода в ЗАГС, мурлыкнул и спросил: «Когда? Назови день и час!»

Она была поражена его оперативностью, сказала, что он молодец и даже поцеловала, но с немедленным желанием бежать в ЗАГС предложила повременить.

— А все-таки когда? — вспыхнув, спросил он.

— Скоро, — сказала она. — Буквально на днях.

Это было странно, очень странно.

Он подарил ей кредитку с крупным вкладом в зеленке, а когда не помогла всесильная инвалюта с фоткой империалистического президента, перевел на нее половину своей престижной арбатской квартиры — вторая половина осталась за прежней, американской женой… Перевел и подумал: может хватит, может, наконец, поверит и согласится? А может она вообще ко мне равнодушна?

Не равнодушна она была — любила своего Армешу, жила с ним в заботе и радости, но стать по бумагам его официальной женой, фамилию его принять, а то еще и детей от него народить — хотела до жути и до жути боялась, не верила в возможность такого счастья и изнемогала от внутренней борьбы. Страх боролся в ней с желанием, и пока что был сильнее. Женская суть остерегала: не спеши, мозги по дороге не рассыпь, дай времени сделать свою работу.

А он ждать устал.

У каждого «ждать» есть два конца, рассудил он однажды с армянской мудростью за чашечкой утреннего кофе, когда снова получил от нее отказ на немедленное предложение «сегодня или никогда». Или, в конце концов, получится, подумал Армен, или не получится никогда, и тогда зачем ты так долго ждал? Ожидание убивает всякую идею, мудро сказал себе Армен, перевернул чашечку на блюдце и принял решение. Когда смотришь вперед — больше видишь, смотришь под ноги — ничего не видишь, глупышка.

На очередном ее концерте для труппы, когда снова летал по театру Шопен, и зал дышал вместе с музыкой, и она, преображенная высокими звуками, была неземна и прекрасна, он, едва дождавшись пока стихнут щедрые актерские аплодисменты, — они всегда бывают щедрыми, потому что актерские — поднялся довольно молодо и с улыбкой на сцену и воздел над пространством командную руку, призвавшую к тишине.

— Спасибо, спасибо, господа артисты и все им сочувствующие! Позвольте мне от лица и, как говорится… раньше лучше, чем позже… на фоне этой божественной музыки объявляю вам, как худрук, что мы с директором Романюк решили оформить наши отношения на государственном уровне, то есть, на гербовой с печатью. Она не желает, она прекрасно играет каприз, но вы меня знаете…

— Нет! — замахала она руками, задвигалась, заколебалась в разные стороны. — Этого пока не будет! Новогодняя шутка, правда, господа, правда, шутка!

И вскочила с места и направо, и налево хлестала возражениями и выглядела очень даже натурально.

— О'кей, — загудел громадный Анпилогов, — мы поняли, прикол. Классный прикол. На таких приколах держится весь мировой театр. Спасибо, Армен Борисович!

Захлопал в ладоши, и все захлопали в ладоши. Все, кроме Армена, который профессионально кланялся аудитории во все стороны.

— Предлагаю сыграть этот прикол в стенах нашего театра! — крикнула Башникова. — А что?

— Пьесу принимаю без поправок, — согласился Армен. — И премьера — без репетиций! В главной роли понятно кто, вы такую артистку еще помните.

Много еще было смеха, предложений, общего бестолкового шума, в котором она не принимала участия; зажав ладонями уши и щеки она склонилась над клавиатурой, щеки ее горели. Потом и вовсе покинула сцену. Ушла за кулисы, не опустив крышку рояля. Немая пустая клавиатура невольно выглядела в наступившей тишине как вопрос без ответа.

Он нашел ее в кабинете и ничего ни сказал. Верней сказал: «Едем домой». Для себя, пока шел к кабинету, решил: как будет, так и будет, не мальчик, чтоб бегать с уговорами. Она ни о чем не спросила, он более ничего не сказал. Артисты, что называется, объяснились.