Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Усиление театра в лице папы Богдана Армен Борисович приветствовал шумным рукопожатием. Еще круче обрадовался он, когда узнал, что мама его прекрасной Вики неплохая художница.

— Тащи немедленно сюда, — сказал он Богдану. — Художница по костюмам по самое горло нужна.

— Не, Армен, не можно, — ответствовал Богдан. — На ней хозяйство, гусыки, огород. На ней — свынка.

— Свинку — под нож, колбасу — мне, и тащи маму сюда — вместе с колбасой!

Мужчины обнялись и заплакали.

— Армен Борисович, — вам надо отдохнуть, — воспользовалась паузой Вика, но папа Богдан как за канат ухватился за высказанную по пьянке московскую возможность жизни и паузу пресек.

— А где мы с жинкой жить будем, зять?

Армен задумался, но только на мгновение.

— Эх, не хотел я раньше времени, — сказал он, — но… Собираемся, едем.

— Куда? — спросила Вика.

— К счастью, — ответил Армен.

— Куда-куда? — переспросила Вика, удивленная тем, что от реального счастливого застолья нужно ехать к какому-то непонятному и неизвестному счастью.

63

Загрузились в «Тойоту», Вике дали руль и поехали к счастью.

Армен Борисович выступал в качестве пьяного навигатора, но функционировал не хуже трезвой, совершенно бездушной электроники: светофоры и повороты указывал заранее, ни разу не сбился, чем вызвал восторг нового главного инженера театра Богдана Романюка.

— Вау! — только и охал он. — Вау!

— Что такое «Вау»? — спрашивал себя Армен и себе же отвечал: «Американское говно, наше „ой“ или „ого!“ в сто раз лучше», но тестя вслух не тронул, стерпел.

— Как ты все повороты помнишь, зять?

— Голова хорошая от мамы досталась. — сказал Армен.

— А от батьки?

— Характер противный.

Богдан кивнул. Он ничего не понял, он зауважал зятя авансом.

Снег метелил по лобовому, мелькали машины, и двуногие шустрили по тротуарам, и видимость была нулевая, а все равно, двадцатиэтажный новый дом красавец из чего-то красного, у которого Армен распорядился запарковаться, понравился сразу и навек.

— Что это? — с придыханием, уже смутно догадываясь что к чему, спросила Вика.

— Это… — не договорив, Армен откинул дверцу машины и распорядился. — На выход, господа артисты. — И только выбравшись из машины и кивнув на дом, закончил ответ. — Глупые американцы называют это проперти — плохое слово, физиологичное, как всем известный звук. На самом деле — это просто недвижимость. Твой дом, артистка, Романюк! Живи! Плодись и размножайся!

Два всего раза хлопнула она глазами, быстро все сообразила.

— Наш дом, — сказала она и страстным кипятком прижалась к Армену в присутствии папы Богдана.

— Твой, — сказал Армен. — На тебя куплен и оформлен. Квартира — мой, извините, подарок к свадьбе. Тебе и музыке.

— Батьку! — в избытке чувств крикнула Вика. — Батьку, я его кохаю!

— Понимаю, — сказал папа Богдан. — Одного не пойму: причем здесь музыка? Ей что, тоже квартира нужна?

Но уже подхватили его под руки, потащили к подъезду, заболтали и отвлекли шутками и смехом.

И взвились лифтом под небеса, на семнадцатый этаж.

Новенькие замки на новой двери новыми ключами открыл Армен и просто сказал: «Прошу».

И мебель уже была, и ковры, и занавески, и кровати, и ванная была на ходу и даже с водой — не аэродром квартира, как на Арбате, но точно, что не меньше вокзала; пока мужчины толклись в прихожей, Вика оббежала пахнущее новизной жилище, выскочила на просторную лоджию и задохнулась от воздуха, солнца, простора и острого приступа счастья, которое нечасто поражает человека, потому ощущается сразу.

Лес стелился перед нею, дальние дороги и пространство, уходящее в бесконечность — жизнь отсюда казалась вечной.

Вот оно, подумала она. Если оно бывает, то только таким. Неохватный, нерасколотый айсберг счастья.

— Вот, — услышала она голос Армена, — две комнаты всего и кухня, но все большое.

— Большое-то оно большое, — отозвался папа Богдан, а скильки ж воно денег съило?

— Э, — сказал Армен. — Я деньги очень люблю, но ради, сами понимаете чего — не жалко. Деньги — грязь.

— Ага, — сказал папа Богдан. — Грязь, дуже целебная для организма.

Словила: о ней был разговор, и выступила вперед важно, выступила как главная.

— Две комнаты, — повторила она. — Кабинет Армена Борисовича и спальня Армена Борисовича.

— А ты где, доча? — спросил папа Богдан.

— Я и на лоджии могу, — сказала Вика.

— Золото мое, — сказал Армен, привлек ее к себе и обернулся к Богдану. — Вот так, батяня. Ты с маманей пока в нашей старой на Арбате покантуешься, а мы с молодой начнем жизнь здесь. На новых матрасах.

— Добре, добре, — сказал Богдан и полез за смартфоном, чтоб по вотсапу позвонить в Белгород и порадовать жинку. Отошел в сторонку и тотчас позвонил дрожащую рукой. — Мамо, мамо! — успела вставить Вика, но Богдан так стал орать в трубку, что телефон отключился.

«А мы с молодой начнем жизнь здесь», повторяла про себя Вика арменовские слова. Мы откусим кусок счастья и попробуем его на вкус, гордо подумала она далее, но вслух высказать мысль остереглась — вдруг пошло? Сама-то она не очень отличала пошлость от непошлости, но Арменовского вкуса боялась, чтоб ненароком не вляпаться.